Борис Ельцин - Записки президента

Геополитический баланс в мире всю послевоенную эпоху держался на оси СССР — США. Политиком номер один для американцев в нашей стране по-прежнему оставался Горбачёв. А если он действительно болен? А если он все же поддержит ГКЧП, то есть свою же собственную команду? А если Ельцин — «калиф на час», и ситуация изменится за считанные минуты? Мораль моралью, а дело-то придётся иметь тогда все же с бывшими горбачевцами, с Янаевым, например? Президент США не мог, не имел права не задуматься и над этим аспектом. Но Джордж Буш не просто позвонил, он немедленно начал организовывать международную поддержку России, вести переговоры с лидерами стран НАТО, делать политические заявления и так далее. Господин Буш однозначно проявил себя в первую очередь как нравственный политик.

Джордж Буш старше меня. Он представитель фронтового поколения. И для меня его поддержка в человеческом плане была неоценима.

Гельмут Коль. Он в тот день оказался на охоте, далеко в горах. Многие говорят, что мы с ним похожи внешне, оба крупногабаритные, есть схожесть и в привычках, во взглядах на жизнь, в манере поведения. Я всегда испытывал к нему особую симпатию.

Несмотря на все трудности, Гельмут Коль смог со мной соединиться. И я думаю, что он бы это сделал в любом случае, даже если бы в Москве уже стреляли танки.

…Про танки сказал Буш. Он сказал: если вы вырветесь из танковых тисков, это будет окончательная победа, Россия проложит себе путь в цивилизованное сообщество государств.

Звонили премьер Италии, премьер-министры Испании, Франции, лидеры Аргентины, Японии, Канады. Всем им огромное спасибо. Солидарность была продемонстрирована — не в какой-то затяжной, долгосрочной политической кампании, а мгновенно, сразу, когда определяться надо было за минуты.

То, что западные страны не стали выжидать, оказалось неожиданностью для ГКЧП. Вечером того же дня они невнятно пробурчали на пресс-конференции о «преждевременной реакции» и «вмешательстве во внутренние дела».

Теперь, задним числом, я понимаю причины такой быстрой и однозначной реакции. Ну, во-первых, западные аналитики давно уже «вычислили» путч, он для них неожиданностью не был. У нас в стране никто не верил, сама мысль об этом казалась дикостью, а со стороны-то виднее. И, наконец, несмотря на всю неясность ситуации с Горбачёвым (которая, впрочем, для западных разведок, я думаю, стала ясна в считанные часы), путч выглядел хотя и страшно, но уж слишком карикатурно, грубо, я бы сказал, глупо, чтобы колебаться по вопросу о доверии к самозванному руководству СССР.

Это был пролог к новой международной политике в отношении России.

Я вспоминаю эпизод, который произошёл в Кэмп-Дэвиде. На переговорах присутствовала верхушка американской власти: президент, госсекретарь, советник по безопасности — четыре-пять человек. В углу зала, где должны были состояться переговоры, стоял столик с соками и кофеваркой. Я обратил внимание на то, как по-домашнему выглядел господин Бейкер — в водолазке, в пиджаке с кожаными заплатками на локтях. Помню, как, кажется, господин Чейни попросил его: «Джимми, налей мне соку, пожалуйста». «Джимми» налил себе и ему, и это было абсолютно естественно и непринуждённо, без кокетства и пижонства.

У нас начальники прочно сидели бы в креслах, и молодой человек в неизменных смокинге и «бабочке», склонившись, подносил бы им сок на подносах.

Я подумал тогда: почему они такие? Да потому, что они абсолютно независимые люди. Абсолютно независимые — в том числе и от президента, — работающие ради идей, ради дела.

Мы пока ещё слишком зависимы от власти, мы зависимы от дач, машин, «вертушек» и бронированных дверей, которые власть даёт. Избавление от этой зависимости идёт очень туго.

Ну а от чего по большому счёту зависим лично президент Ельцин? Или — от кого?

Видимо, в первую очередь от своего «я». От того образа, который сам себе создал и который создали окружающие. Волевого, решительного, жёсткого политика. Это раз.

Во-вторых, я очень зависим от мнения людей, которых уважаю. А таких немало. Далеко не каждый способен на меня повлиять, но бывает, что слово, брошенное вскользь, или строчка в огромной газетной статье заставляют совершенно изменить ход мыслей.

Ну и в-третьих, у меня есть свои представления и принципы, с которыми я, как и большинство нормальных людей, ничего не могу поделать. Впитанные с детства, они сильнее меня.

Маргарет Тэтчер и Гельмут Коль

Среди тех, кто звонил мне 19 августа, я ещё не назвал Маргарет Тэтчер. J

Таких людей в мировой политике единицы. К их мнению будут прислушиваться всегда, независимо от занимаемой ими должности.

Но даже в этом узком кругу г-жа Тэтчер выделяется особо.

Именно в то лето, когда меня пригласили в Испанию на злополучный семинар, который для меня закончился на операционном столе, был у нас договор с госпожой Тэтчер, что я заеду в Англию, встречусь с ней. В то время я был в оппозиции, не был ни председателем Верховного Совета, ни президентом, но тем не менее она, женщина независимая, пригласила меня, хотя мало кто из лидеров горел желанием встретиться со мной — оппозиционером.

Я прилетел в Лондон, приехал на Даунинг-стрит, 10, в резиденцию премьер-министра Великобритании. Встреча продолжалась 45 минут, причём такая получилась беседа, что я просто не помню, был ли с кем-нибудь у меня более интересный разговор.

Удивительное осталось у меня ощущение от этой встречи. Маргарет Тэтчер спустилась вниз, поздоровалась со мной, повела в дом. В кабинете — два дивана, между ними столик. Я сел, она села напротив. И мы как-то далековато оказались друг от друга. Там нас было трое мужчин — переводчик, главный советник премьер-министра, я, но госпожа Тэтчер вдруг поднялась и сама подтащила свой диван прямо к столу, чтобы быть ближе. Так просто, серьёзно. И настолько быстро и энергично, что мы ничего не успели сделать. Я слегка замешкался, потом тоже встал и подтащил свой диван — а он оказался довольно тяжёлый, даже для мужчины. Интересно. Вообще, она человек очень самобытный, естественный.

И вот, уже глаза в глаза, мы проговорили в таком быстром темпе, очень оживлённо.

Ей интересно было узнать, о чем думает главный оппонент её любимца Горбачёва. Природная жадность к новым впечатлениям заставляла Маргарет Тэтчер все время задавать вопросы, в ответ формулировать свою позицию и опять задавать вопросы. А я, конечно, с огромным увлечением следил за ходом её мысли, за логикой одного из самых мощных политиков Запада.

Может быть, один из самых интересных для меня моментов был в самом конце нашего разговора. Я напористо спросил премьер-министра: «Госпожа Тэтчер, я хотел донести до вас главное, в мире появляется новая реальность — Россия. Не только Советский Союз, с которым у вас хорошие отношения. Теперь есть и Россия. Важно, чтобы вы это знали. Готовы ли вы идти на контакты — торговые, экономические — с новой свободной Россией?»