Борис Ельцин - Записки президента

…Правильно ли я вёл себя? Не переборщил ли в своём желании раскрыться? Это со мной бывает. Думаю, что нет. Он все правильно понял. Вообще, он мне понравился.

Дружеский трехсторонний завтрак в университете округа Британская Колумбия. Малруни, Клинтон и я. Фотография на память. Снова речи. Попрощались с Малруни. Мы с Биллом Клинтоном вышли на лужайку, полюбоваться морем, пройтись вместе — для прессы, для телевидения. Пятиминутная прогулка, не больше. Переводчик держится в отдалении — телезрители всего мира должны видеть, как президенты легко и непринуждённо общаются. Всю лужайку перед этим прощупали, проверили службы безопасности. Маршрут следования отмечен незаметными для посторонних глаз голубенькими ленточками, только мы с Клинтоном их видим — строго вдоль этих ленточек и идём, разговариваем, улыбаемся объективам, сохраняя весёлый и естественный вид.

Дети Ванкувера подарили мне несколько своих рисунков. Скоро в Кремле откроется музей подарков Президенту России — там среди дорогих и ценных вещей будут и эти милые, непосредственные рисунки.

Сели в машину, доехали до резиденции, и вот там уже состоялась встреча в узком кругу: только президенты и переводчики. Мы обсудили большое количество вопросов. И это сделать было легко, потому что нашли личный контакт, уловили интонацию, которая и стала доминирующей в этой встрече.

По окончании переговоров нас ждала пресс-конференция. Было ясно, что журналисты заготовили острые вопросы. Американскую прессу интересовало, сумел ли Клинтон перехватить эстафету у Буша в американо-российских отношениях, как американское правительство предполагает оказывать содействие нашей экономике и т. д. Пресс-конференция немного беспокоила Клинтона. Он предложил совместно подготовиться к встрече с журналистами. Наши делегации разошлись минут на сорок, потом собрались снова. Было выделено восемь наиболее важных тематических блоков, и по ним согласована общая позиция. Во время пресс-конференции журналисты преимущественно касались именно этих вопросов. Конечно, в ходе её были и удачные импровизации, но, с точки зрения дела, такая согласованность и продуманность показались мне чрезвычайно ценными. Во время пресс-конференции не было неловких пауз, которые порой красноречивее любого ответа. Мы легко подхватывали друг друга, отвечая на вопросы. Пресс-конференция закончилась одобрительными аплодисментами журналистов.

Ночью в гостинице я себя чувствую тяжело. Усталость. Слишком велика психологическая нагрузка — протокольные моменты, общение, пресса. Я всегда пытаюсь задать себе высокий темп, динамику, чтобы не «расплываться». Раньше наши деятели могли позволить себе говорить вместо запланированных 20 минут — 50. Пусть слушают проклятые капиталисты. Я в таких случаях пытаюсь говорить не 20, а 18.

Визит — тяжёлая работа. Со стороны кажется, что вокруг все время кто-то бегает, помогает, ведёт под руку, даёт документы на подпись, подсказывает. Однако психологическая нагрузка от этого только увеличивается. Кажется, что вся эта громадная масса людей, которые участвуют в этих больших действиях, давит на тебя своей тяжестью.

Беспредметных поездок я не понимаю, это труд, который должен приносить конкретный результат.

И поэтому я плохо сплю. Засну и тут же просыпаюсь среди ночи.

В ночные часы

…Была ситуация, когда от любви чуть не задавили меня, такая толпа вокруг сгрудилась, прижали. Нечто подобное случалось не раз в предвыборную президентскую кампанию. Когда десятки, сотни тысяч людей собирались вокруг. К машине не подойдёшь. Никакое кольцо охраны не может удерживать людей. Сдавливают кольцо и потом сдавливают меня.

Но тяжёлых последствий никогда не было. Не было покушений, хотя угрозы идут постоянно. Это везде обычное дело.

Я иногда ради любопытства сравниваю, как работает наша охрана и, скажем, американская или канадская.

На мой взгляд, никто не умеет вести себя в толпе так, как наши ребята. Бывает так, что они находятся почти в горизонтальном положении — руками в одну, а ногами в другую человеческую стену упираются. Какая нужна сноровка для этого.

Я очень быстро выхожу из машины. Такая особенность. Но тут уж секрет в характере, я ничего не могу с собой поделать. Выскакиваю из машины, потому что увидел людей на улице, они меня заинтересовали. Нет у меня при этом чувства опасности, его вообще нет. Просто я не верю в плохое.

Моя охрана особенно плотно защищает мне спину. После авиакатастрофы любой толчок, особенно неожиданный, резкий, может вызвать болезненную реакцию. Поэтому они идут очень плотно, буквально след в след, почти наступая на пятки.

Для меня охрана — это не просто одна из президентских служб. Ведь перед августовским путчем их было всего-то полтора-два десятка человек. Плохо вооружённые, плохо обученные.

Александр Васильевич Коржаков — начальник службы безопасности. Мы с ним не расстаёмся с 1985 года, с тех пор, как я переехал в Москву. Коржаков работал со мной, когда я был секретарём ЦК КПСС, затем первым секретарём МГК. Он служил в 9-м главном управлении КГБ, был одним из нескольких моих так называемых «прикреплённых». Когда меня «погнали» из Политбюро, уволили и моих охранников. А

Коржаков все равно остался со мной. Позвонил, спросил: можно просто так, без зарплаты буду вас охранять? — и пришёл. Возил меня на своей личной машине, на «Ниве». В выходные дни я иногда ездил к нему в гости, в его деревеньку, которую он называет «Простоквашино». Там у него своя маленькая изба. В доме мы не помешались, ставили палатку рядом, удили рыбу, купались в речке.

И сегодня Коржаков никогда не расстаётся со мной, а в поездках даже и ночью, когда не спится, сидим вдвоём. Очень порядочный, умный, сильный и мужественный человек, хотя внешне кажется очень простым. Но за этой простотой — острый ум, отличная и ясная голова.

Ещё один человек, с кем я вместе долгие-долгие годы, — Виктор Васильевич Илюшин. Мой помощник со свердловских времён. Потрясающая память, удивительная работоспособность. Очень начитан, прекрасно ориентируется в широчайшем круге вопросов, умеет спорить, отстаивать своё мнение. Внешне суховатый, педантичный, сосредоточенный только на деле, Илюшин у многих оставляет впечатление холодного чиновника. Но это лишь потому, что очень немногим людям удаётся наладить с ним контакт и, значит, увидеть его другим.

В 8.30 утра ко мне в кабинет входит Илюшин, с этого начинается каждый мой день. Он кладёт передо мной папку наиболее срочных документов, мы обговариваем график дня, вносим какие-то коррективы. А вечером, иногда совсем поздно, перед самым моим отъездом из Кремля, опять появляется Виктор Васильевич, вручает мне толстую папку с документами, которые он подготовил за день. Это моя работа на ночь.