Николай Чуковский - Балтийское небо

- Вылезайте, - сказал помощник машиниста Лунину и Ховрину. - Дальше не поедем.

Ему, видно, жалко их стало, когда они, спустившись с тендера, шагнули в непроглядную тьму. Он им крикнул вдогонку:

- Вы здесь в любую избу постучитесь. Переночевать всюду пустят.

- А где тут шоссе? - спросил Ховрин.

В окне паровоза появился усатый машинист.

- Вы куда, в Ленинград собираетесь? - спросил он.

- В Ленинград, - ответил Ховрин.

- Туда хода нет, - сказал машинист. - Немцы Мгу заняли.

- Шоссе севернее Мги проходит, - сказал помощник. - Между железной дорогой и Ладогой. Через Красный Шум.

- Если железную дорогу перерезали, так и шоссе перерезали, - сказал машинист.

- А вдруг не перерезали? - сказал Ховрин.

- Не знаю, - проговорил машинист осторожно. - Шоссе здесь недалеко. Вот так, километра три.

Они пошли в темноте, сначала между избами с темными окнами, потом по чуть белевшей дороге через поле.

Оба несли чемоданы. Ховрин - очень маленький, с трудом, Лунин большой и тяжелый, без всякого труда.

- Надо попробовать по шоссе, - сказал Ховрин. - Хоть для очистки совести.

На перекрестке у шоссе к ним подошел человек в военной фуражке. Лунин осветил его электрическим фонариком. Младший лейтенант, очень маленького роста. Он вытянулся перед Луниным и приложил руку к фуражке.

- Ждете машину на Волховстрой? - спросил младший лейтенант.

- Нет, на Ленинград, - сказал Лунин.

Маленький младший лейтенант умолк, стараясь разглядеть Лунина и Ховрина. Потом заговорил снова.

- Я часа полтора назад выходил на шоссе, - сказал он. - Тогда машин полно было. Одна за другой шли...

- На Ленинград? - спросил Ховрин.

- Нет, на Волховстрой, - ответил младший лейтенант. - Мне на Волховстрой... На Ленинград, говорят, с полудня не было... Я только зашел к себе в землянку за вещами, убрался, вышел сюда - и как отрубило. Ни одной машины. Я уже минут сорок жду...

Они сели на траву у обочины. Лунин смотрел на звёзды. В ночной тишине все звуки были особенно отчетливы, и казалось, что артиллерия бьет где-то совсем рядом. Выстрел - разрыв, выстрел - разрыв... И всё в одной стороне, на западе. При каждом разрыве вздрагивал воздух.

Становилось холодно. Младший лейтенант надел шинель.

- С Ладоги тянет, - сказал он.

- А далеко здесь до Ладоги? - спросил Лунин.

- Нет, близко. Несколько километров...

Они вскочили, потому что услышали шум приближающейся машины. Машина шла со стороны Ленинграда. Младший лейтенант вышел на середину шоссе, чтобы загородить ей дорогу.

- Посветите ей своим фонарем, - попросил он Лунина. - А то она проскочит.

Они увидели очертания большого грузовика, который приближался с потушенными фарами. Какие-то закутанные фигуры колыхались в его кузове. Лунин зажег свой фонарик. Младший лейтенант запрыгал и замахал руками. Машина, залязгав, остановилась.

Человек восемь женщин, закутанных брезентом, молча смотрели на них из кузова. Шофёр вышел из кабины и, ни на кого не глядя, прежде всего осмотрел и ощупал шины. Машина была гражданская, и шофёр гражданский.

- Из Ленинграда? - спросил его Ховрин, пока младший лейтенант залезал в кузов.

Шофёр кивнул.

- Когда выехали?

- Сегодня в два.

- Ну как там?

- Хорошо, - сказал шофёр твердо. Он выпрямился и внимательно осмотрел Ховрина и Лунина.

- Там-то хорошо, - повторил он. - Да проезда туда больше нету. Всё...

- А как же вы проехали? - спросил Лунин.

- Вот проехали, а больше никто не проедет. Бьет по шоссе. Нас четыре раза землей обсыпало. Проезда больше нет.

Он влез в кабину, и машина двинулась.

Лунин посмотрел на Ховрина. Как поступит этот тощий журналист? Стоит ли ждать? Но Ховрин сел на траву на прежнее место. Лунин сел рядом с ним.

Положение Ленинграда Лунину стало ясно. Немцы обошли Ленинград с юга и перерезали последнюю железную дорогу. Они обстреливают последнее шоссе. Час назад обстреливали, теперь, может быть, и шоссе перерезали. От шоссе до берега Ладожского озера всего несколько километров. Немцы выйдут к озеру, и круг замкнется.

С севера - Финский фронт, от Финского залива до Ладоги. С запада Финский залив. С юга - немцы. С востока - Ладога. Та часть Карельского перешейка, на которой расположен Ленинград, станет островом. Может быть, уже стала островом.

Они долго сидели в траве и молчали. Звёзды двигались над ними. Выстрел - разрыв, выстрел - разрыв. Лунину теперь казалось, что разрывы громче, чем были раньше.

Вдруг издалека донеслось до них какое-то дребезжанье. Оно быстро приближалось - не с запада, а с востока, со стороны Волховстроя.

Скоро стало ясно, что это идет машина. В кузове у неё что-то звякало и гремело.

Машина так быстро возникла из тьмы, что они едва успели вскочить. Лунин зажег фонарик и, крича, кинулся прямо к колесам. Машина проскочила, но метрах в десяти затормозила и остановилась. Они побежали к ней. Шофёр глядел на них, приоткрыв дверцу кабины.

Лунин осветил его фонариком. Это был боец, очень юный, с озорным мальчишеским лицом.

- Подвези, - сказал Ховрин.

- А вам куда?

- А ты куда?

- Куда я, вы не поедете.

- А ты почем знаешь? - спросил Ховрин. - Куда ж ты?

- В большую деревню.

- И нам туда же, - сказал Ховрин, кладя свой чемоданчик в кузов.

Ослепленный светом фонарика, шофёр только теперь разглядел, что перед ним командиры. Обращаясь к Лунину, как к старшему из двоих, он сказал совсем по-другому, почтительно и серьезно:

- Туда проезда нет, товарищ майор.

- А как же ты?

- А уж я как-нибудь, мне надо.

- Нам тоже надо, - сказал Ховрин и полез в кузов.

Шофёр предложил Лунину сесть рядом с собой в кабину, но Лунин отказался.

- Я уж лучше на вольном воздухе, - сказал он. - Вместе с товарищем.

Они уселись на соломе, прислонясь спинами к задней стенке кабины. И понеслись.

В кузове раскачивалась, звеня и лязгая, пустая металлическая бочка из-под бензина. Они отпихивали ее ногами - то Ховрин, то Лунин, - но через минуту она накатывалась на них снова. Укрощение этой бочки некоторое время занимало всё их внимание. Но мало-помалу происходящее вокруг настолько отвлекло их, что они забыли о ней.

Выстрел - разрыв, выстрел - разрыв. Теперь ясно было слышно, что выстрелы слева, а разрывы справа. И выстрелы и разрывы становились всё слышнее, но заметно было, что машина везет их к разрывам, а не к выстрелам. Вспышки при каждом разрыве стали так ярки, что Лунин всякий раз на мгновение видел и свои ноги, и бочку, и задний борт машины, и шоссе между зубцами леса.

Потом к выстрелам и разрывам присоединился третий звук - воющий, протяжный, непередаваемо отвратительный.

- Что это? - спросил Ховрин.

Он, повидимому, никогда еще не слыхал воя летящего снаряда. При каждом выстреле он втягивал голову в плечи, вслушивался и не дышал, пока снаряд не разрывался.