Элеонора Рузвельт - Леди мира. Автобиография Элеоноры Рузвельт

Моя мама принадлежала к числу представителей нью-йоркского общества, которые считали себя крайне важными людьми. Старый мистер Питер Мари, который устраивал вечеринки для избранных и чье одобрение ставило клеймо успеха на молодых девушках и новоиспеченных женах, назвал ее королевой и склонился перед ее очарованием и красотой, а для нее это было очень важно.

В этом обществе было принято проявлять доброту к малоимущим, не пренебрегать филантропией, помогать больницам и нуждающимся. Приглашения пообедать и потанцевать обычно принимали только от нужных людей. Жить необходимо было в окружении себе подобных. А еще – серьезно задумываться об образовании детей, читать книги, которые читали все, знакомиться с хорошей литературой. Короче говоря, придерживаться привычного паттерна.

Происхождение и воспитание моего отца, Эллиота Рузвельта, очаровательного человека, который влюблял в себя каждого на своем пути, отличалось от маминого. Он был физически слаб, что сам, вероятно, никогда до конца не осознавал. В пятнадцать лет он покинул стены школы им. Св. Павла спустя год обучения из-за болезни и отправился в Техас. Там он подружился с офицерами пограничного Форта Мак-Каветт и остался у них. Он охотился за дичью и ходил в разведку в поисках враждебно настроенных индейцев. Он любил жизнь и был прирожденным спортсменом, хорошим стрелком и отменным наездником. Думаю, такая жизнь оставила на нем неизгладимый след. К своей семье, в Нью-Йорк, он вернулся здоровым и сильным, но, похоже, детская болезнь постепенно истощала внутренние запасы сил, к которым все мы обращаемся время от времени.

Дедушка Рузвельт умер до того, как моему отцу исполнился двадцать один год. В то время как его старший брат Теодор, позднее ставший президентом Соединенных Штатов, долечивал последствия детской астмы и посещал Гарвардский колледж, Эллиот, с согласия снисходительной матери и двух обожающих сестер, принял часть отцовского наследства и отправился в кругосветное путешествие. Он охотился в Индии в те времена, когда очень немногие жители нашей страны могли позволить себе подобное.

Мой отец вернулся из путешествия как раз к празднованию свадьбы сестры Коринн и своего друга, Дугласа Робинсона. Затем он женился на Анне Холл, после чего трагедия и счастье шли, по очереди наступая друг другу на пятки.

Папа обожал мою маму, а она, всегда более сдержанная и менее спонтанная, была преданна ему. Сомневаюсь, что их семьи могли бы разниться еще больше. Семью отца волновало не столько Общество (именно с большой буквы «О»), сколько люди, среди которых были и мальчишки-газетчики с улиц Нью-Йорка, и калеки, коих пытался вылечить доктор Шефер, один из самых известных первых хирургов-ортопедов.

Моя бабушка со стороны отца и молодая жена его брата Теодора по имени Элис Ли умерли с разницей в несколько дней. Последняя оставила после себя лишь малышку Элис на утешение скорбящему молодому отцу. Мой папа очень тяжело переживал эти потери. Но вскоре, в октябре 1884 года, на свет появилась я, по общему мнению гораздо более морщинистая и некрасивая, чем среднестатистический младенец, но ставшая для отца чудом с небес.

Я была застенчивой и серьезной уже в два года и даже во время танцев не улыбалась. Самые ранние воспоминания из детства – эпизоды, когда меня наряжали и отправляли потанцевать перед группой джентльменов, которые хлопали в ладоши и смеялись, пока я выписывала перед ними пируэты. В конце концов отец хватал меня и высоко поднимал. Он занимал самое большое место в моей судьбе до конца своих дней и был любовью всей моей жизни еще долгие годы после смерти.

В компании отца я была абсолютно счастлива. У нас до сих пор осталась деревянная картина, на которой изображена строгая девочка с прямой челкой на весь лоб, назидательно поднявшая палец. Папе нравилась эта картина, он называл ее «Маленькая Нелл ругает Эллиота». У нас был загородный дом в Хемпстеде, Лонг-Айленд, где отец мог охотиться и играть в поло. Он обожал лошадей и собак, поэтому в нашем хозяйстве всегда были и те, и другие. Папа занимался бизнесом, и, вдобавок к работе и спорту, они с мамой вели насыщенную общественную жизнь. Отец был центром моего мира, и все окружающие его очень любили.

Была ли это детская травма, которую усугубляло напряжение его жизни, или боль, которую он пережил после перелома ноги – ее пришлось вправить, переломать и снова вправить, – я не знаю. Папа начал выпивать, и для моей матери, дяди Теодора и их сестер начался период мучительной тревоги, который продлился до папиной смерти в 1894 году.

В 1890 году мы с родителями и младшим братом отправились зимовать в Италию, чтобы помочь папе вылечиться и взять себя в руки. Помню, как он изображал гондольера, возил меня по венецианским каналам, пел вместе с другими лодочниками к моей огромной радости. Я любила его голос и больше всего то, как он ко мне относился. Он называл меня Малышкой Нелл в честь героини «Лавки древностей» Диккенса, и я никогда не сомневалась, что занимаю первое место в его сердце.

Но иногда я его раздражала, особенно когда разочаровывала в таких вопросах, как смелость, что бывало довольно часто. Помню, мы поехали в Сорренто, и мне дали осла, на котором я ездила по красивым дорогам. Однажды меня обогнали все остальные и предложили следовать за ними, но на первом крутом спуске, где они соскользнули вниз, я побледнела и предпочла остаться на большой дороге. До сих пор помню этот осуждающий тон в папином голосе, хотя сами слова упрека давно растворились.

Помню поездку на Везувий с отцом, как мы бросали монетки в вулкан, а они отпрыгивали назад, окутанные в лаву, и бесконечное путешествие вниз по склону. Мне было трудно идти, и я помню, как старалась не заплакать, чтобы отец меня не ругал.

Мама сняла дом в Нейи, недалеко от Парижа, и поселилась там на несколько месяцев: в конце июня она ожидала малыша. Отец отправился в санаторий, а его старшая сестра Анна, наша тетушка Бай, приехала побыть с моей матерью. Меня решили отправить в монастырь для изучения французского языка и заодно пристроить куда-нибудь к моменту рождения ребенка.

Время в монастыре было не самым счастливым. Мне еще не исполнилось шести, и я была очень чувствительной девочкой с непомерной жаждой любви и похвалы. Наверное, так я пыталась компенсировать простоту своей внешности и отсутствие манер. Мою маму беспокоило, что я недостаточно красива, и я чувствовала это, потому что дети всегда чувствуют такие вещи. Мама изо всех сил старалась воспитывать меня так, чтобы манеры компенсировали внешность, но ее усилия лишь заставляли меня еще острее осознавать свои недостатки.

От маленьких девочек моего возраста, с которыми я оказалась в монастыре, вряд ли можно было ожидать повышенного интереса к ребенку, который не говорит на их языке и не исповедует их религию. У них был свой маленький алтарь, и они усердно трудились над его обустройством. Я мечтала, чтобы мне разрешили присоединиться к ним, но неизменно оставалась в стороне и блуждала одна в огороженном саду.