Иоахим Фест - Адольф Гитлер (Том 3)

До сегодняшнего дня не выяснено до конца, из-за чего сорвалась запланированная встреча с Болдуином, но, по всей видимости, немаловажную роль тут сыграли энергичные возражения Идена. И хотя Гитлер, по словам человека из его окружения, был «сильно разочарован» [55]тем, что англичане отвергли и четвертую его попытку добиться сближения, он не оставлял своих планов. Летом 1936 года он назначил Риббентропа преемником скончавшегося немецкого посла в Лондоне Леопольда фон Хеша. Он поручил ему передать англичанам предложение «прочного альянса», «причем от Англии требуется одно – дать Германии свободно действовать на Востоке». Это было, как сказал Гитлер вскоре после этого Ллойд Джорджу, «последней попыткой» объяснить Великобритании цели и необходимости германской политики [56].

Данная попытка сопровождалась новой кампанией против коммунизма, «старого, заклейменного каиновой печатью врага человечества», как это весьма характерно выразил Гитлер теологизирующей формулой [57]. Гражданская война в Испании обогатила его ораторский набор массой новых аргументов и образов. Так, он живописал «жестокую массовую расправу с офицерами-националистами, сжигание облитых бензином жен офицеров-националистов, истребление детей, в том числе и грудных, чьи родители были из националистического лагеря», и предрекал такие же ужасы Франции, которая уже перешла к Народному фронту: «Тогда Европа утонет в море крови и слез, – пророчествовал он, – на смену европейской культуре, история которой, оплодотворенная античностью, насчитывает без малого два с половиной тысячелетия, придет самое свирепое варварство всех времен». Одновременно он преподносил себя в этих любимых им апокалипсических картинах избавителем, создателем спасительного бастиона: «Даже если весь мир станет гореть вокруг нас, национал-социалистическое государство сохранится как слиток платины среди этого большевистского огня» [58].

Однако многомесячная кампания не дала ожидаемого эффекта. Конечно, и англичане осознавали наличие коммунистической угрозы, но их флегматизм, трезвость и недоверие к Гитлеру были сильнее их страха. С другой стороны, в ноябре 1936 года Берлину удалось успешно завершить обхаживание Японии подписанием Антикоминтерновского пакта. Договор предусматривал совместные меры противодействия коммунистической активности, обязывал партнеров не заключать политических соглашений с СССР и в случае спровоцированного Советским Союзом нападения не предпринимать никаких мер, которые могли бы облегчить его ситуацию. В целом Гитлер надеялся, что вес германо-японо-итальянского треугольника скоро станет достаточно большим, чтобы подкрепить охаживания Англии некоторым нажимом. Похоже, что он впервые в это время начал думать 6 том, чтобы угрозами заставить упрямый остров открыть ему дорогу на Восток; судя по всему, с конца 1936 года он уже не исключал возможность войны с Англией, расположения которой он упорно и напрасно добивался [59].

В психологическом отношении такой поворот, бесспорно, объяснялся окрепшей самоуверенностью, которую ему придала серия недавних успехов. «Мы опять стали мировой державой!» – воскликнул он 24 февраля 1937 года в очередную годовщину образования партии в мюнхенской пивной «Хофбройхауз». Во всех его речах того времени слышится новый тон вызова и нетерпения. Во впечатляющем перечне успехов четырехлетней деятельности правительства, который Гитлер изложил 30 января в рейхстаге, он «самым торжественным образом» аннулировал подпись Германии под дискриминирующими положениями Версальского договора, затем съязвил по поводу «эсперанто – языка мира и взаимопонимания народов», на котором как раз и говорила целые годы разоруженная Германия: «Оказалось, что этот язык на международной арене понимают все-таки не так уж хорошо. Только с того момента, как у нас появилась большая армия, наш язык опять стали понимать». Он использовал старинный образ Белого рыцаря из «Лоэнгрина», с которым он любил себя сравнивать: «Мы идем через мир как миролюбивый, но закованный в железные латы ангел» [60] . Это представление дало ему теперь уверенность демонстративно проявить свое недовольство. Хотя он весной предпринял новую попытку сблизиться с Англией, предложив гарантии безопасности Бельгии, одновременно он позволил себе бесцеремонность в отношении британского правительства, отменив, недолго думая, уже объявленный визит фон Нойрата в Лондон. Когда лорд Лотиан посетил его 4 мая 1937 года во второй раз, он не скрывал плохого настроения и резко критиковал британскую политику, которая не способна осознать коммунистическую угрозу и вообще не понимает своих интересов. Он-де всегда, еще в бытность свою «писателем», был настроен проанглийски. Вторая война между их народами была бы равнозначна выпадению обеих держав из истории, она была бы столь же бесполезной, сколь и разорительной; он предлагает вместо этого сотрудничество на базе четко определенных интересов [61]. Он еще раз на протяжении полугода ждал реакции Лондона. Когда ее не последовало, он переменил свою концепцию.

Хотя, таким образом, в идеальной схеме Гитлера одна существенная предпосылка осталась невыполненной, тем не менее он осуществил свои намерения в удивительном объеме: привлек на свою сторону Италию и Японию, Англия колебалась, ее престиж был ослаблен, Франция была скомпрометирована своим бессилием. Не менее важным был тот момент, что он разрушил принцип коллективной безопасности и восстановил в качестве торжествующего политического принципа sacro egoismo [62]наций. В условиях быстро меняющегося соотношения сил в особенности явно занервничали малые государства и тем еще ускорили распад противостоящего фронта: после Польши и Бельгия теперь также повернулась спиной к бессильному французскому альянсу, переориентировались Венгрия, Болгария и Югославия; после смертельного удара, который Гитлер нанес Версальской системе, ожили бесчисленные конфликты, которые этот порядок лишь подавил, но не устранил. Вся Юго-Восточная Европа пришла в движение. Естественно, ее государственные деятели восхищались примером Гитлера, который преодолел бессилие своей страны, положил конец оскорблениям ее гордости и заставил жить в страхе былых победителей. В качестве «нового бога европейской судьбы» [63]он вскоре увидел себя в центре многочисленного и широкого политического паломничества; его советом и помощью стали дорожить. Огромные успехи, которых он добился, казалось, доказывали более высокую дееспособность тоталитарных режимов, либеральные демократии с их говорильней, лабиринтами инстанций, священными уик-эндами и их мальвернской минералкой в этом соревновании безнадежно отставали. Франсуа-Понсе, который в то время имел обыкновение встречаться с коллегами-дипломатами дружественных или союзных государств за обедом в роскошном берлинском ресторане «Хорхер», рассказывал, что круг участников встреч, подобно шагреневой коже в романе Бальзака, с каждым успехом Гитлера. становился все меньше и меньше [64].