Юрий Гагарин - Дорога в космос

— Космонавт приземляется, находясь в кабине корабля, — сказал нам Главный Конструктор. — Но мы одновременно предусмотрели вариант, когда при необходимости он может покинуть корабль.

То, что мы увидели, было легко, прочно, портативно. Все поблёскивало стерильной чистотой. Никто ещё не прикасался к этим приборам, и, даже больше того, никто не видел, кроме тех, кто их задумал и сделал. Каждый молча покидал кабину и молча отходил в сторону, уступая место товарищу.

Переживая и обдумывая про себя всё, что увидели и узнали сейчас, мы вдруг поняли, что в этот корабль вложены большие средства и силы всего народа, что для него надо было создать и металл, какого ещё не знали наши мартены, и необыкновенное стекло, и пластмассы, и сверхпрочные ткани, и стойкие лаки, и разумные приборы. Вся металлургия и вся химия со всеми своими достижениями работали на это чудо из чудес.

Кабина космонавта: 1 — пульт пилота; 2 — приборная доска с глобусом; 3 — телевизионная камера; 4 — иллюминатор с оптическим ориентатором; 5 — ручка управления ориентацией корабля; 6 — радиоприёмник; 7-контейнеры с пищей.

Мы не находили слов, чтобы передать всю торжественную музыку, гудящую у нас в крови. Хотелось сказать, что лучше один раз видеть, чем тысячу раз слышать, но никто этого не сказал.

Тренировки и занятия продолжались своим чередом. Пришло время вибростенда — аппарата, имитирующего содрогание корабля при работающих ракетных двигателях. Устроишься в этом аппарате, и тебя всего трясёт час, а то и больше, как в лихорадке. Все тело вибрирует, словно натянутая струна. Но ничего, привыкли…

Привыкли и к термокамере, где при очень высокой температуре находились продолжительное время. Но мне такое было не впервинку. Я и раньше парился — русский человек не может жить без хорошей бани с берёзовым веником и парной. К высоким температурам я привык ещё в то время, когда, будучи ремесленником, работал у вагранок с расплавленным металлом. Советского человека огнём не испугаешь. Десятки тысяч рабочих трудятся на доменных и мартеновских печах, у бессемеровских конверторов, на блюмингах и прокатных станах.

Сидишь один в термокамере, не с кем перекинуться словом, и вспоминаешь, сколько раз наши люди при адских температурах меняли колосники в топках или ремонтировали футеровку в сталеплавильных печах. Им, пожалуй, было потруднее, чем нам: они ведь работали при температуре и побольше. Одним словом, все закаляется на огне, закалялись и мы.

Домой приходил усталый, ног под собой не чуял. Понянчусь с дочкой, присяду и начинаю клевать носом. Жена беспокоится, все допытывается: что, мол, с тобой? И вынудила-таки сказать:

— Собираюсь в космос… Готовь чемодан с бельишком…

Валя восприняла это как шутку, но вопросов больше не задавала. Как все жёны офицеров, она старалась не вмешиваться в мои служебные дела. Валя знала: то, что можно сказать, я не стану таить от неё. Ну, а о том, чего говорить нельзя, лучше и не расспрашивать. Я был доволен: и все сказал, и ничего не сказал.

Леночка теперь весь день проводила в яслях, и Валя могла пойти на работу по своей специальности фельдшера-лаборанта. Она не могла сидеть без дела и работала, как всегда, увлечённо. Иногда вместе с товарищами мы заходили к ней в поликлинику, и мне было приятно смотреть, как ловко она орудует со шприцами, микроскопом и специальными таблицами. Тут, конечно, не обходилось без того, чтобы шутливо не попросить: сделайте, мол, нам, Валентина Ивановна, анализ без очереди, да такой, чтобы врачи не подкопались. А она нарочно выберет шприц побольше да иглу потолще и скажет:

— Ну-ка, давайте сюда ваши лапищи, сейчас узнаем, что там у вас в крови, может, одна водичка?…

Заняты мы были по горло. Газеты обычно приходилось читать дома, вечерами. Каждый день они сообщали о новых трудовых подвигах советских людей. Все лето народ жил вопросами, поднятыми на июльском Пленуме Центрального Комитета партии, о путях дальнейшего технического прогресса в нашей стране.

Говоря, что коммунизм может базироваться только на самых современных, передовых достижениях науки и техники, Никита Сергеевич Хрущёв подчёркивал: «Наука должна освещать путь вперёд инженерам и конструкторам, чтобы они могли успешно конструировать ещё более совершенные машины, чтобы техника постоянно совершенствовалась».

Эти слова прямо относились ко всему тому, с чем мы сейчас имели дело, к чему мы готовились. Главный Конструктор говорил нам, что советская космонавтика — любимое детище Никиты Сергеевича, рассказывал о своих встречах с ним в Центральном Комитете партии, в научных лабораториях, на космодроме. Он говорил, что Никита Сергеевич отдаёт этому новому делу много внимания, энергии и забот.

Выразительным проявлением повседневной заботы нашей партии и правительства о развитии советской космонавтики был второй советский космический корабль, вышедший 19 августа 1960 года на орбиту спутника Земли. В его кабине, оборудованной всем необходимым для полёта человека — то есть кого-то из нашей группы будущих космонавтов, — находились собаки Стрелка и Белка. Сделав восемнадцать витков вокруг земного шара, космический корабль вернулся на Землю, отклонившись от расчётной точки приземления всего на каких — нибудь десять километров. Впервые в истории живые существа, много раз облетев планету, благополучно возвратились из космоса.

На тренировках.

Это выдающееся событие показало полную надёжность корабля, который мы изучали и осваивали. Весь мир говорил о Стрелке и Белке. А нам эти две простые дворняжки были особенно дороги. На борту корабля-спутника работала та самая телевизионная установка, которую нам уже показывал Главный Конструктор. С её помощью учёные наблюдали с Земли за поведением, самочувствием и настроением разведчиц космоса.

Нам показали телевизионную плёнку, где было хорошо видно, как в момент старта собаки испуганно смотрели в днище кабины, насторожённо прислушиваясь к непривычному шуму. В первые секунды полёта они, было, заметались, но по мере ускорения движения корабля их прижимала всё возрастающая сила тяжести. Стрелка, упираясь лапами, пыталась сопротивляться навалившейся на неё силе. Затем животные замерли. Корабль уже мчался по своей орбите. После больших перегрузок наступило состояние невесомости, и животные повисли в кабине. Головы и лапы их были опущены. Собаки казались мёртвыми. Но затем постепенно они оживились. Белка разозлилась и стала лаять. Вскоре они привыкли к невесомости и стали есть из автоматической кормушки.