Владимир Бурнашев - Воспоминания петербургского старожила. Том 1

Когда больной был помещен, я озаботился получить обратно его „формуляр“ и в этот раз прочел его уже основательно, от начала и до конца – и только тогда дочитался до „персиков“ и понял комизм нашего предстательства у мецената…

Qui-pro-quo с „персиком“ является, впрочем, не единственным в литературных памятниках, оставленных Бурнашевым, с которым поэтому и надо обращаться с большою осторожностию. Так, например, для того из наших исторических романистов, который может пожелать воспользоваться материалами, заключающимися в „Жуковиаде“, стоит упомянуть, что характер и деятельность некогда известного Василья Григорьевича Жукова представлены Бурнашевым в двух совершенно противуположных освещениях. В находящихся у меня бумагах этого автора есть, например, тетрадь, тоже писанная самим Бурнашевым, о том же Жукове в те дни, когда Бурнашев еще не ожидал, что Жуков позабудет его в своем духовном завещании; и там Жуков изображен самым прекрасным человеком. Тетрадь помечена 19 апреля 1877 года, и сейчас же под этою пометою сделана следующая собственноручная же надпись Бурнашева: „Это было прочтено мною Жукову, давшему мне 50 руб. и сделавшему своим лектором“. На поле другая надпись: „Тут много высказано чистейше искреннего“. Тетрадь озаглавлена: „Свет не без добрых людей“. В предисловии сказано, что „записка эта была дана 6 апреля (1877 года) знакомому литератору, имеющему большие связи в журналистике и служащему в Министерстве путей сообщения по статистическому отделу господину [Ф. Ф.] Воропонову, но как я увидал, что этот господин в пользу мою ничего не делает и делать не хочет, то я записку эту у него отобрал, предпочитая отдать ее добрейшему и благороднейшему Василью Григорьевичу Жукову“. Тетрадь начинается рассказом о том, что „в 1830 году напечатана была мною в „Северной пчеле“ биографическая статья „Табачный фабрикант Василий Григорьевич Жуков“. Статья эта была прочитана императором Николаем и наделала много шума. С почтеннейшим и глубокоуважаемым Васильем Григорьевичем я имел честь познакомиться при содействии тогдашнего моего товарища по службе в Департаменте внешней торговли Ивана Ад. Армстронга в 1830 году, когда мне было 18 лет“. Знакомство длилось девять лет. Потом знакомцы разошлись. Потом опять сошлись у сенатора [Ф. Л.] Переверзева. Снова разошлись на четыре года и снова сошлись, когда у Бурнашева умерла мать и „не было денег даже на гроб“. Встреча была случайная, на улице, у дома Жукова. Жуков помог Бурнашеву в его нужде. Потом они опять не виделись до нового горя, которое явилось к Бурнашеву сюрпризом по вине „петербургского Гашета, т. е. Маврикия Осиповича Вольфа“, который ангажировал Бурнашева „обрабатывать материалы для затеянной им „Живописной России““. Издательский секрет этот довольно любопытен. Вольф поручил Бурнашеву подбирать сведения к картинкам, имевшимся в типографских запасах Вольфа. Литераторы с именами должны были писать статьи к этим картинкам, по тем сведениям, какие „подберет“ Бурнашев. Так должна была составиться знаменитая „Живописная Россия“. Бурнашев довольно подробно объясняет этот любопытный процесс. „Составлять я должен был материалы для литераторов, приглашенных Вольфом, каковы Евг. Л. Марков, Вас. Ив. Немирович-Данченко и Н. Н. Каразин“. За всю эту подготовительную работу для трех литераторов Вольф обязался заплатить Бурнашеву 300 руб., но дал только 50, а остальных не хотел платить, пока приедут в Петербург Евг. Марков, который живет в своем имении, и Немирович-Данченко, который всегда путешествует, но оба эти писателя долго не приезжали. От этого Бурнашев очутился в самом бедственном положении и жаловался Вольфу, но Вольф стоически не внимал его жалобам и не давал ему денег, пока гг. Марков и Немирович-Данченко просмотрят и одобрят его подготовительные работы. У Бурнашева не было ни копейки денег, сестра у него лежала при смерти больная и домовладелец гнал их из неоплаченной квартиры, а к довершению всего некоторый „художник академии, отдававший деньги в рост и писавший художественные критики у Комарова, пришел с полицией и подпечатал всю мебель“.

Вольф ничего не хотел слушать. Он, как известно, и в самом деле был с большим характером. Бурнашев один раз вышел из магазина Вольфа в совершенном отчаянии, „земли под собою не видя“, и побрел куда глаза глядят. Случайно он зашел отдохнуть в свечную лавку к знакомому своему свечному торговцу Ив. Андр. Попову (на углу Садовой и Чернышева переулка). Свечник Попов был милосерднее Вольфа: он как взглянул на убитое лицо Бурнашева, так заметил, что человек сам не в себе, а когда узнал, в чем дело, то „необыкновенно ловко сунул ему в карман две красненькие“. Бурнашев „благодарил свечника и вышел от него со слезами“. Отсюда он как в беспамятстве попал к Жукову, и Жуков его сейчас же принял. Жукову Бурнашев не рассказывал о том, что он претерпел от Вольфа, тот сам увидал, что человеку этому надо помогать без рассуждения. „Василий Григорьевич находился под святым осенением и наитием небесным (пишет Бурнашев) – он уразумел силою непонятного магнетизма то положение, в каком я тогда находился. Это нравственное анатомирование (?!) человеческой души – удел немногих и, по-видимому, принадлежит Вас. Григорьевичу в превосходной степени“. Жуков немедленно дал денег Бурнашеву и тем „поставил его в возможность иметь сытный обед и заплатить за квартиру“. – Из этих же денег был уплачен долг вышеупомянутому зажиточному художнику, писавшему художественные критики у г. Комарова и занимавшемуся также отдачею в рост денег. Такой-сякой художник „сейчас прибежал с полицейским и снял печати с мебели“.

Так горестно проводил Бурнашев всю свою трудолюбивую, но чрезвычайно нервную и беспокойную жизнь и всегда все свои неудачи приписывал „интригам“, хотя на самом деле ни из чего не видно, чтобы кто-нибудь хотел с ним соперничать и делал ему подвохи. В записке, которую Бурнашев читал Жукову, он раздражительно вспоминает о М. Г. Черняеве, П. И. Бартеневе, Ф. Ф. Воропонове, А. П. Милюкове, В. В. Комарове, Г. Е. Благосветлове, Н. А. Лейкине, М. Н. Каткове, Панютине (Ниле Адмирари), В. П. Буренине, С. Н. Шубинском, Шрейере, г. Ландау, князе П. А. Вяземском, М. Н. Лонгинове, братьях Байковых, издателе Марксе, поэте Ф. Н. Берге и кн. Вл. Мещерском. Все эти лица, по мнению Бурнашева, причиняли ему большой, разнообразный и незаслуженный вред и довели его до того ужасного положения, при виде которого действительно должно было смягчиться всякое негодование, и всякая строгость должна уступить место состраданию к умиравшему человеку самого несчастного характера. Некоторых он укоряет в такой жестокости, которая даже невероятна и очевидно продиктована ему горем и подозрительностью. Эти сплетни, попав в руки позднейшего сочинителя исторических романов, могут показаться очень интересными, но худо будет, если тот, кто захочет ими воспользоваться, не приведет себе на память историю с „персиком“, которая показывает, сколько можно полагаться на рассказы В. П. Бурнашева.