Евгений Ройзман - Личный прием. Живые истории

И вот люди с горящими глазами принялись отстаивать свой сквер. Застройщик тоже активизировался. Он эту площадку купил и в полном своем праве. Строители подъезжают с охраной, жители окрестных домов тут же вываливают на улицу, ну и дошло там чуть ли уже не до рукопашной. Дима Головин, депутат, туда помчался. Приезжает и говорит: «Беда, там все всерьез! Надо бумагу какую-то, жителей успокоить и застройщикам показать. И в районный отдел полиции тоже надо, чтобы выехали, кровопролития не допустили». Звоню главному архитектору города, говорю: «Михаил Борисович, что там у нас по Опалихинской?» Говорит: «Все нормально, провели совещание, там куча вопросов, принято решение о приостановлении всех работ, так что решение есть, официально принятое». Я тут же написал об этом жителям и начальнику ОП, и Дима тут же увез. И все решилось мирно, никто никого не побил, подъемный кран не сожгли и яблони не переломали. Я сижу такой довольный, все-таки сумели людям помочь.

Дмитрий Головин, простодушный человек, выложил всю эту историю в фейсбуке. А потом кто-то из журналистов настрочил статейку, по сути донос, причем понимая, что делает. Я-то такого не читаю, а прокурорские любят. И вот пришло грозное требование из прокуратуры: немедленно объясниться, поскольку в СМИ появилась публикация. Мне, чтобы что-то объяснить, надо сначала прочитать, но поскольку я человек брезгливый и всякое говно не читаю, в отличие от них, то и объяснять мне нечего. И читать это я не стану ни при каких обстоятельствах, даже по требованию суда. Завтра на заборе что-нибудь напишут, и прокурорские снова прибегут и объяснения потребуют. Государево око! До уровня мышей. Самим-то не совестно?

И вот вчера приехал строгий прокурор и целый час меня опрашивал, насколько понимаю: ведут проверку по доносу, размещенному в СМИ, в целях наковырять превышение полномочий. При возбуждении уголовного дела и обвинительном приговоре следует отрешение от должности, вот и суетятся. Я для себя уже давно уяснил: для того чтобы не превышать должностные полномочия, есть только один способ – ничего не делать. Мне кажется, что они этого и добиваются.

Вот пример. Пришла на прием бабуля под восемьдесят, плачет: кто-то перерезал провода, и сидит она несколько дней без света. Даже обращение не стали принимать, поехали да сделали. Теперь думаю: точно превышение. Интересно, потянет на статью?

PS. Через четыре года женщина с Опалихинской зашла, улыбается и говорит: «Все нормально, яблони зацвели». И я всю эту историю вспомнил.

Осенью две тысячи седьмого года к нам пришел совершенно подавленный парень с ЖБИ. Когда-то его мать заняла триста тысяч рублей у одного человека, который, пользуясь случаем, попытался отжать у нее квартиру. Угрозами и шантажом он добился от женщины дарственной. Потом выкинул ее вместе с сыном из квартиры и стал там жить. Женщина пошла по всем инстанциям и через некоторое время ее нашли убитой. Сын похоронил мать и тоже попытался вернуть квартиру. Ему разбили голову топором в подъезде, еле выжил. И он, став на ноги, пришел к нам. А мне оставалось быть депутатом до декабря.

У меня была помощница Ольга Казимировна, очень спокойная и структурированная женщина. Я посадил их с Димой, натуральным бомжом, и сказал ей: «Ольга Казимировна, для меня это дело принципиальное, давайте попытаемся восстановить справедливость». Мы все просчитали, сделали несколько серьезных депутатских запросов, подняли всех, и дело стронулось, я сделал все, что мог, но срок моих депутатских полномочий закончился, на меня навалилась другая жизнь, и я потерял этого парня из виду.

И вот две недели назад веду прием, заходит повзрослевшая Ольга Казимировна, я обрадовался и говорю:

– Ольга Казимировна, привет!

Она отвечает:

– Я по делу. Мы же с Димой суд выиграли. Отвоевали квартиру. И сейчас у нас задача – туда его вселить. Есть решение суда.

– Ну, давайте попробуем помочь. А когда решение суда вступило в силу?

– Еще в две тысячи десятом.

– И что, вот так четыре года судебные приставы не могут вселить человека в его квартиру?!

– Ну видишь, не получается.

А надо сказать, что Дима этот – человек безобидный да еще и жизнью придавленный. Таких, как он, каждый обидеть норовит. Ну, в общем, мы ввязались. Степа стал заниматься и просто звонками договорился с судебными приставами, и парня вселили в его квартиру, которую отняли двенадцать лет назад. Все получилось.

А я потом спросил:

– Ольга Казимировна, как так получилось, что вы семь лет это дело вели?

Она удивленно посмотрела на меня и говорит:

– Женя, так ты же сам мне сказал, что это дело очень важное и его надо довести до конца.

И у меня аж комок к горлу подкатил, как будто только что прочитал «Честное слово» Пантелеева и понял, что это я забыл маленького мальчика на посту.

Ближе к вечеру пришла женщина, тридцать шестого года рождения, семьдесят восемь лет. Жила в селе Софиевка в Днепропетровской области. Помнит, как пришли немцы, все горело вокруг. Почему-то перед немцами шли полчища крыс потоком, как река текла. Видимо бои вспугнули. Жили под немцами, помнит в деталях – голод, голод, голод. Всю жизнь боялась голода. Мать убили. Помнит, как немцы уходили восьмого октября сорок третьего года, был страшный снегопад, и они бежали по грудь в снегу. На голову надевали кальсоны и штанины заматывали на шее.

Зовут ее Клавдия Ивановна. Детей нет. Еще маленькая, когда все горело вокруг и волосы трещали, разбила тонкий лед и сидела по горло в ледяном пруду, чтоб не сгореть. Догадалась. Мужу за восемьдесят. На двоих пенсии двадцать тысяч. Ни на что не жалуются. Льготами не пользуются и никогда ничего ни у кого не просили. Живут за счет сада, ездят с апреля и до октября. И вот просто стало дорого ездить в Решеты.

Вслед за ней вошла хорошо одетая женщина. Жила одна в трешке, а дочь ее в своем доме, который ей достался от бабушки с дедушкой. Дом сгорел. Застрахован не был. Дочь с двумя детьми переехала к ней. И вот она пришла просить, чтобы город дал им квартиру. Я ей сразу сказал, что шансов нет. Она долго настаивала, объясняла, что им не хватает места. При этом внучке двадцать четыре, а внуку тридцать два. Она продолжала на меня давить, а я глаза отвел и тупо слушал.

Приехал Виктор Васильевич из села Конево, у него нет обеих ног, он на такой маленькой тележке. Работал водителем-дальнобойщиком, тромбофлебит, ампутировали ноги. Он в силу обстоятельств остался без жилья. Мы созвонились с мэром Невьянска, договорились, что ему опустевший ветхий дом в Быньгах дадут, а наши парни его отремонтируют. Он выкатился из кабинета, а там лестница. Я вышел его провожать, тут подошли к нему люди, попытались взять его под мышки и помочь. Он подкатился к лестнице и очень спокойно сказал: «Спасибо, я сам справлюсь». И видно, что для него это принципиально. Именно поэтому мне нравится ему помогать.