Томас Гив - Мальчик, который нарисовал Освенцим

THOMAS GEVE

THE BOY WHO DREW AUSCHWITZ

Originally published in the English language as Youth in Chains in 1958 and Guns & Barbed Wire in 1987

This updated illustrated edition first published by HarperCollinsPublishers under the title

The Boy Who Drew Auschwitz in 2021

© Thomas Geve 2021

© ООО «Издательство АСТ», 2022

Еве-Рут

Салли

Джонатане

Малыше Курте

Великане Курте

Светлом Герте

Бойком Герте

Элло из Словакии

Менделе из Белостока

Йендро из Богемии

Морисе из Салоник

Голландце Лео

Швейцарце Полди

Пане Полаке из Чехии

Бельгийском докторе из блока 7а

Немце Зиги, штубовом [1] Штуба – «комната» в блоке/бараке. в блоке 7а

Блоковом из 7а, немце

Лагерном парикмахере-немце

Мендель с такой гордостью рассказывал нам о поездке в Москву. Его пригласили выступить на спортивном фестивале – он стоял на вершине гимнастической пирамиды.

Дорогой Мендель, ты вернулся в Москву. Но в этот раз мы вместе стоим на вершине пирамиды из книг.

Считалось, что люди, пережившие Холокост, после окончания Второй мировой войны замолчали. И в этом есть доля правды, многие просто не могли вспоминать о столь тяжких страданиях, а некоторые не могут и по сей день. Но были и те, кто хотел говорить. Они обещали другим узникам, многие из которых погибли, что засвидетельствуют случившееся перед всем миром. И они пытались, но мир не мог, а порой и не хотел их слушать. Свидетели Холокоста не молчали. Их заставили замолчать.

Томас Гив был одним из тех, кто сразу после войны попытался рассказать в подробностях о том, что произошло. Вначале он просто хотел поведать об этом отцу при помощи папки с рисунками. Во время войны отец Томаса жил в Англии, и ему даже в страшном сне не могло присниться, через что пришлось пройти его сыну. Затем Томас перенес воспоминания в слова и попробовал их опубликовать, но его ждало разочарование. Однако он не сдавался. И вот уже семьдесят пять лет он – устно, письменно и при помощи иллюстраций рассказывает историю, которую вы сейчас прочтете, историю, которая перенесет вас в глубины жуткого мира нацистских концлагерей, в котором дети, такие как Томас, были всего лишь расходным материалом.

Томас Гив – выдающийся документалист. Он исполнился решимости в деталях описать то, что происходило в немецких концлагерях еще в Освенциме, когда нашел уголь, обрывки бумаги от мешков с бетоном (Томас работал в строительной бригаде), и стал зарисовывать все, что творится вокруг. Эти наброски не сохранились, но воспоминания о том, что было изображено на тех клочках бумаги, у него остались, и сразу после окончания войны Томас вновь принялся рисовать. Он увидел, как другие бывшие узники записывают истории о недавнем прошлом. Ему тоже было о чем рассказать. По какой-то необъяснимой причине попавшему в Освенцим мальчику тринадцати лет хватило присутствия духа углубиться в детали: проверить, измерить, подсчитать и запомнить. Распорядок дня он описывает по часам, а порции – с точностью до грамма. Его память сохранила даже цвета нашивок, которые носили заключенные.

Вероятно, Гив в столь юном возрасте осознал то, что взрослым открылось лишь годы спустя: все, даже мельчайшие подробности функционирования системы концентрационных лагерей, являются ключом к пониманию самой природы преступления. Благодаря врожденной любознательности он понял, что злодеяние было настолько невероятным, что в него действительно можно не поверить, и придет день, когда детали забудутся. Он оказался прав: в тщательно спроектированных газовых камерах лагеря Аушвиц-Биркенау, который был сердцем отлаженной машины смерти нацистского государства, более миллиона евреев были отравлены газом. По сей день эти события остаются беспрецедентными и заслуживают нашего внимания, но ведь это далеко не все, что там происходило. Вокруг конвейеров уничтожения развернулся настоящий садистский механизм ежедневных пыток и издевательств. Все это нашло отражение в первых рисунках, а затем и в тексте Гива.

Я заметил, что воспоминания выживших с течением времени почти не меняются. Еще я заметил, что чем раньше они были записаны, тем больше вероятности, что в них найдут отражения детали из личного опыта рассказчика, без примеси общих мест и ожиданий читателей. И воспоминания Гива прекрасный тому пример. Первые наброски он сделал в Освенциме в 1944 году, а в 1945 году их продолжила серия из более чем 80 рисунков. Часть из них вошла в эту книгу. Позднее, в 1947 году, когда воспоминания были еще свежи и не затянуты пеленой рефлексий, он написал текст, который был опубликован в 1958 году под названием «Юность в цепях». После войны прошло еще совсем немного времени, и личные подробности о других узниках и друзьях Томаса, которых он приобрел и потерял в лагерях, еще не стерлись из памяти. Мы узнаем о царившей в лагерной иерархии нравственной неопределенности, об охватившей узников эпидемии сексуального насилия, о которой выжившие впоследствии предпочитают не рассказывать. Мы узнаем о силе дружбы и тех жертвах, на которые люди были готовы пойти ради того, чтобы выжить. И хотя ни для кого не секрет, что это желание часто подталкивало людей к взаимовыручке, особенно в женских бараках, я никогда прежде не слышал свидетельств о продовольственном пакте, который придумали Томас и трое его друзей. В его истории есть детали, о которых никогда прежде не шла речь в воспоминаниях других заключенных.

Прибытие Гива в Освенцим описано четко, точно и… холодно. «На километры вокруг не росло ни одного дерева, сплошные голые поля. Вдалеке клубился густой туман, в котором скрывалось то, что уже поджидало нас». Гив точно описывает прибытие в Освенцим на малоизвестную Alte Juden-Rampe (Старую еврейскую платформу), которая располагалась на пустыре вдали от лагерных сооружений. На нее прибыло свыше 600 000 евреев, но в более поздних источниках о ней почти не упоминается потому, что представление, будто поезд заходит в Биркенау, где его со всех сторон обступают бараки, а на платформе уже ждет Йозеф Менгеле в белых перчатках, превратилось в официальную версию прибытия в Освенцим. Но Гив тогда не знал об этом, и рассказал только о том, что знал. О том, что пережил сам.

И даже спустя семьдесят пять лет его описания звучат грубо и достоверно, а этого можно добиться, только если зафиксировать все по «горячим следам». Он сообщает о группах узников, таких, например, как цыгане или политические заключенные, о которых из других источников было мало что известно. И делает это с обезоруживающей ясностью. Его описание «марша смерти» – когда узники, превозмогая слабость и боль, шли и поддерживали друг друга, – свидетельствует о том, что даже в тяжелейших обстоятельствах великодушие и чувство единения не покидали их. Благодаря воспоминаниям Гива к нам приходит очень важное осознание: узники понимали, что творится вокруг них, знали,