Николай Лукьянович - Альфа Лиры. Записки русского морского офицера

25 декабря 1906 года

Только неделю назад вернулся из японского плена на пароходе «Киев», настроение – омерзительное. После поражения при Цусиме, позорного и героического одновременно, писать совсем не хочется. Но все-таки не дает покоя один вопрос: кто из тех, кто убедил Императора отправить эскадру адмирала Рожественского на верную гибель, ответит за это? Самое поразительное и непонятное для меня в этом решении государя то, что даже сам командующий эскадрой был убежден в ее поражении. Зачем он тогда вступил в командование?

Сие почти достоверно известно – об этом говорил в узких кругах контр-адмирал великий князь Александр Михайлович.

Впрочем, главный виновник этого позора генерал-адмирал великий князь Алексей Александрович наконец-то подал в отставку. Еще бы, как говорил почти открыто адмирал Александр Павлович Шестаков: «…мой Великий Князь равнодушен не только к флоту, но и ко всему, и дела ему нет хорошо ли России». К сожалению, это не совсем и не в полной мере так. По многочисленным свидетельствам он был неравнодушен и к казне морского ведомства, а еще к дамам сомнительной репутации, в частности, к балерине Элизе Балетта. Многие из моих знакомых офицеров открыто злословили, что ежегодно великокняжеские проститутки Парижа обходятся русскому флоту в один броненосец.

В этой связи не может не возникнуть извечный вопрос: что делает с людьми время и власть? Ведь в начале своей морской службы великий князь был храбрым и достойным морским офицером, но что с ним стало потом? И это ведь не единственный случай в царской семье, прецеденты уже были. Так, великий князь Николай Константинович, закончивший в 1860-х годах с серебряной медалью Академию Генерального штаба, храбрый и талантливый офицер, украл бриллианты у своей матери, чтобы содержать любовницу, за что и был «награжден» вечной ссылкой в Ташкент.

Теперь у нас, морских офицеров, появилась позорное прозвище «самотопы», и в мундире лучше не появляться в темное время в городе, могут избить. Такие случаи уже были.

Отец меня успокаивает, говорит, что поражение – это лучший учитель, что без разгрома под Нарвой не было бы и победы под Полтавой. Я ему возражал, что поражение у нас не внешнее, а внутреннее, духовное. В плену я с горечью увидел, с каким почтением японцы говорят о своем императоре и считают высочайшей честью погибнуть за него, и при этом никто не задается вопросом какой он человек. Он символ страны и для самурая это все! А у нас? Нельзя не заметить, что шельмование русских царей в нашем образованном обществе приобрело какие-то дикие формы. Павел I почему-то объявлен сумасшедшим, Александр I – «кочующим деспотом», Николай I – Палкиным, Александр II – «коронованным зверем», а ныне царствующего императора после событий на Ходынке назвали «Кровавым», хотя виноват в этой трагедии, конечно, не молодой царь, а его сановники. Но какой удар по репутации верховной власти нанесли они в самом начале его царствования! Естественно, этим не преминули воспользоваться враги России, как внешние, так и внутренние.

При этом судьбе русских императоров не позавидуешь, мало кто из них умер своей смертью: Павел I был убит в результате дворцового переворота, его сын Александр I отравлен масонами, второй сын Николай I тоже, скорее всего, стал жертвой заговорщиков. Освободитель крестьян Александр II погиб от рук террористов, а Александр III умер, подорвав здоровье после крушения царского поезда, когда он на своих плечах держал крышу вагона, чтобы она не обрушилась и не раздавила его семью. Что будет с ныне царствующим Императором, – одному Богу известно, но при таком настроении в обществе возможно самое худшее.

Почти вся русская печать (да и русская ли она!) в этой войне была на стороне врагов – японцев, и наши поражения ничего, кроме злорадства, у нее не вызывали. При этом даже те, кто не разделяли такие суждения, удивительно пассивны, а офицеры вообще удалены от политики и не интересуются ею.

Устои самодержавия колеблются, в этом нет никаких сомнений. Убийства средь бела дня высших чиновников и офицеров и открытые призывы к революции стали обыденным явлением. По возвращении из плена я узнал в подробностях о вооруженном бунте на броненосце «Князь Потемкин-Таврический» в июле этого года (восстание проходило с 27 июня по 8 июля 1905 года. – Автор). И повод совершенно глупый: если бунтовать из-за плохой пищи, то вся Россия должна делать это постоянно, как, впрочем, и весь мир тоже. Но нельзя не отметить, что в произошедшем во многим виноваты сами господа морские офицеры, несправедливо поступившие с матросами, а русский человек очень болезненно переживает любую несправедливость. Но знают ли многие наши офицеры русского человека, особенно крестьянина?

Только успел в сентябре этого года закончиться суд над взбунтовавшимися матросами, как в начале ноября вновь начались беспорядки, и тоже на Черноморском флоте, а именно – на крейсере «Очаков». В этот раз его возглавил не матрос и не революционер, а выпускник Морского училища капитан 2 ранга в отставке Петр Петрович Шмидт из потомственной морской семьи. (Выступление на крейсере «Очаков» началось 14 ноября 1905 года и было подавлено 15 ноября 1905 года (по новому стилю). – Автор). И вот этот, далеко не самый худший морской офицер, самовольно назначил себя командующим флотом и даже отправил государю телеграмму с требованием созыва Учредительного собрания. Парадокс состоит в том, что о самом Шмидте среди морских офицеров мнение всегда было достаточно благоприятным. О нем отзывались как о предельно честном и талантливом офицере, но вместе с тем как о неврастенике, и, скорее всего, не совсем психически нормальном, потому что, как утверждают многие его сослуживцы, он женился на проститутке.

Но если бы он был единственным русским офицером, нарушившим присягу и обесчестившим себя! Младше меня по выпуску из Морского училища мичман Николай Суханов участвовал в подготовке покушения на Александра II и поэтому был приговорен к повешению, которое ему, как бывшему офицеру, император заменил расстрелом. Несколько позже тоже выпускник нашего училища мичман барон Александр Штромберг был тоже повешен за участие в тайной революционной организации. Невольно возникает вопрос – какие понятия о чести были у них, тайно готовивших убийство государя, которому они присягали? Ведь всем понятно, что офицер, изменивший присяге, есть нечто противоестественное, как поп-расстрига.

Будучи гардемарином, я узнал от отца о существовании в моей alma mater нелегального политического кружка, по делу о котором проходило около 30 его воспитанников. «Если так будет продолжаться, то есть когда офицеры будут становиться на сторону врагов России и против собственного Государя, – говорил он, – то последствия для России будут ужасными».