Николай Долгополов - Гении разведки

Зорге, пренебрегая высоким статусом связника, перебивает посланника Центра. Вся его группа – коммунисты, ни один не трудится ради денег и наград. Задал он и вопрос, который, наверное, стоило оставить при себе. По крайней мере в Москве вернувшимся после начала войны из-за кордона разведчикам задавать его начальству строго не рекомендовалось. Почему игнорировали его предупреждения о начале войны. Наверняка же об этом сообщали и другие товарищи.

Успел Зорге высказаться и о роли Коминтерна: неужели хорошо обученные коммунисты-интернационалисты не говорили о неизбежности нападения Германии на СССР? Коминтерн – тема сложная. О роли коминтерновцев и сейчас предпочитают помалкивать, а уж в те годы… Благополучно вернувшийся из Токио в Москву связник проинформировал начальство о состоявшемся разговоре. В Центре поведение Рамзая вызвало недовольство.

И все же после 22 июня Сталин признал, что «Рамзай оказался прав. Ему нельзя не доверять – иначе возможны новые убийственные просчеты».

Подвиг № 2. Сообщил, что Япония не нападет на СССР

Началась война, и дурацкий псевдоним «Инсон» забыли, снова на связи – все тот же резидент Рамзай. И теперь уже Центр наседал на Зорге. От него требовали невозможного. Добыть точную информацию: вступит ли Япония в войну на стороне Гитлера или все-таки не решится? Ясно, что апрельский Пакт о нейтралитете, заключенный с Москвой, для японских генералов лишь бумажка. На карте – без всякого пафоса – судьба Москвы, к которой немцы подошли почти вплотную, и наверняка всей страны.

Но даже Зорге не мог знать того, чего не знал и сам японский премьер-министр принц Фумимаро Коноэ. И тут очень помог Одзаки. После приезда Рамзая в Токио его сотрудничество с журналистом стало еще более осознанным. Рихард постоянно общался с Ходзуми, их встречи стали регулярными. Зорге был откровенен с помощником, другом и агентом. Он всячески стремился продвигать Одзаки. И тот оправдывал надежды. Сумел завязать знакомство с принцем Коноэ, возглавившим правительство.

Первая аудиенция состоялась по рекомендации двух университетских друзей Коноэ – его советников. Одзаки был представлен ими как знаток Дальневосточного региона. Но Коноэ не собирался опираться лишь на лестное мнение своих помощников. Он дотошно расспрашивал претендента, выяснял его политические взгляды. Получив чрезвычайно благожелательный отзыв журналиста о Советском Союзе, осведомился, не является ли тот другом СССР. Умница Одзаки не пошел на попятную, объяснил, что он – патриот Японии и по-настоящему изучал северного соседа. А современные генералы живут мифами войны 1904–1905 годов. Россия уже не та, что была при разгроме Порт-Артура. И пообещал с цифрами в руках доказать, что СССР – сильная страна.

Своей уверенностью, основанной на глубоких знаниях «противника», журналист понравился Коноэ. Одзаки сделался советником премьера. Поначалу принц Коноэ далеко не всегда соглашался с выводами Одзаки. Но по мере того как политические предсказания аналитика сбывались, приблизил его к себе. Рекомендации Ходзуми ценились, и Коноэ все чаще им следовал.

Война на севере виделась принцу рискованной операцией, которая в случае неудачи отбросит Японию на годы назад. Поэтому он считал, что в его окружении должны быть и уверенные в успехе генералы, и вот такие трезвые головы, как Одзаки, умеющие не только высказывать, но и отстаивать собственную, не совпадающую с другими, точку зрения.

Кстати, когда в июле 1938 года Япония начала военные действия в районе озера Хасан, это не стало сюрпризом для Красной армии. Одзаки заранее успел предупредить Зорге о намерениях японских генералов.

Помог здесь и другой важнейший источник – художник Мияги Етоку, которому, чтобы придать себе значимость, намекали об этом позирующие ему для портретов японские генералы и их болтливые жены. Так что августовское поражение японцев было в определенной степени предопределено резидентурой советской разведки в Токио. Как, впрочем, и за год до этого, в 1937-м, когда из сфотографированных Одзаки документов, «одолженных» для изучения из канцелярии нового премьера Коноэ, стало понятно, что Япония нападет на Китай.

У озера Хасан японцы были разбиты, а сражение на Халхин-Голе превратилось для Токио в символ позора и огромных потерь.

И все равно в 1941 году японский генералитет рвался в бой. Кроме того, на принца Коноэ давили немцы, забывшие, что хотя бы формально они все же считаются дипломатами. Зорге, ежедневно составлявший депеши в Берлин о переговорах посольства и немецкой военной миссии за подписью посла Германии Отта, только успевал поддакивать, когда тот обзывал японцев «трусливыми мерзавцами, не желавшими помогать союзникам».

Скромный с виду военный атташе Германии в Токио подполковник Кречмер, на самом деле, как выяснил Зорге, носил звание генерал-лейтенанта. Сравните с послом Оттом – «всего лишь» генерал-майором. И оба «дипломата» не просили, а требовали, чтобы Япония немедленно начала войну с Советским Союзом. И тогда, и сейчас, десятилетия спустя, можно смело сказать, что война на два фронта была бы для СССР губительна.

А Центр, повторюсь, давил на Зорге. Его замучили гневными радиограммами, составленными порой довольно грубо, с приказами, гневными депешами, порой хамоватыми, с требованием дать ответ на вопрос, нападут ли японцы, ставя перед резидентом вопрос категорически – да или нет?

Одзаки передавал, что кабинет премьера Коноэ в войну вступать пока не решается. Агент Зорге докладывал принцу: «Война с русскими, если японцы ее начнут, станет недальновидным и ошибочным шагом, ибо империя не получит от нее существенных политических или экономических выгод. Великобритания и США будут только рады, если Япония ввяжется в войну, и не упустят шанса нанести собственный сильнейший удар после того, как запасы нефти и стали Японии иссякнут в борьбе с русскими».

И Коноэ, как сообщала в Москву группа Рамзая, пока выжидал. Это слово «пока» и бесило Москву. Зорге просил Центр подождать еще неделю, еще немного.

Итак, премьер Коноэ, ненавидя СССР не меньше своих генералов, тем не менее всячески затягивал решение. Помнил о тяжелом поражении, нанесенном Советами японской армии на Халхин-Голе, в результате которого кабинет министров премьера Хиранумы Киитиро вынужден был уйти в отставку. Коноэ понимал, что его войска к битве с русскими не готовы. Ждал, когда немцы возьмут Москву. И даже отмерил конкретный срок: если Москва не падет и в августе, Япония в войну не вступит. Однако опять-таки «пока».

Зорге объяснял Центру одну из причин нерешительности Коноэ: у Японии нет ресурсов – ни людских, ни топливных или, как сказали бы сегодня, энергетических. Но устоит ли азиатская логика в неравном споре с восточной же самоуверенностью? Этого не мог предсказать и Зорге.