Яков Цветов - Синие берега

- Андрей...

- Да? Говори же...

Мария продолжала молчать.

Может быть, девушка просто верила: несмотря ни на что, он выведет ее из окружения, она вернется домой, - подумалось Андрею. - И благодарно будет вспоминать своего спасителя, лейтенанта, пока не выйдет замуж. Вспомнит, как тяжело было ей в этом сентябре. И эту ночь у сторожки вспомнит. И как в болоте потерялась. И переправу. Переправу обязательно. И все остальное, конечно.

- Выберемся если, - сказал он, - тогда будут чего-нибудь стоить и твоя надежда, и иллюзия твоя. И я тоже.

Оказывается, к присутствию женщины нужно привыкнуть. Если, конечно, это не просто так... А Мария - не "просто так", - понял он окончательно. И это плохо. Очень плохо. Он должен быть весь в войне. Тут сердцу делать нечего.

- Андрей, я не обманываюсь в тебе? Ведь не обманываюсь? - Она не ждала ответа, подумала, что ответить нелегко, и не нужно отвечать.

Андрей вслушивался в ее голос, в ее слова, которые ничего общего не имели ни со сторожкой, в которой спали бойцы, ни с тем, что еще предстояло этой ночью. Он должен быть весь в войне, подумалось снова. Но девушка тоже война, она делит с ротой все тяготы. И хорошо, что она с ним. Очень хорошо. Сердце дрогнуло от этой мысли: что-то теплое входило в его тяжелую жизнь. Это было началом чего-то нужного, - говорил он себе, - и даст силы преодолеть еще более трудное, чем то, что было до сих пор. Она уйдет, Мария, она уйдет, конечно. Но все равно, он уже не будет один...

Он остановился, будто всматривался во что-то. Холодная ночь. Опасная ночь. Полная неопределенности ночь. Прекрасная ночь.

- Валерик, подымай всех...

3

Лесом, лесом шли, как объяснял усач дорогу. "Дорогу? - усмехнулся Андрей. - Дорогу куда?.." Почему он решил, что идет именно туда, где соединится с частью Красной Армии? "Рама" подсказала? Но ни одного выстрела не слышал он, пока рота шла в этом направлении. Он покачал головой. - Правда, то тут, то там натыкались они на следы боев. Как знать, может, тоже придется ввязаться в бой и какое-нибудь другое подразделение остановится возле них, убитых, среди оружия, касок, котелков...

Все еще было темно.

Андрей услышал сердитый бас Пилипенко.

- Не жрамши сколько, - напоминал он кому-то. Тот, к кому обращался, молчал. - В брюхе пусто, как в фляжке, из которой выдули самогон... И не наврал рыжий Данило: харч поминай как звали. Каши бы!..

- Какой? - насмешливо подал другой голос. "Петрусь Бульба, - узнал его Андрей. - С Бульбой, значит, говорит".

- Какой? Какой хотишь! Пшенной, или гречневой, или рисовой, овсяной. Перловой. Кукурузной. Манной. Все равно, Хоч из опилок!..

Андрей тоже почувствовал необоримое желание есть. "И правда, хоть из опилок, но каши бы..." И забыл, подумалось, как пахнет хлеб. А у хлеба запах, а вот какой - забыл. И он стал думать о белых булках, ржаных кирпичиках, и представлял их себе, вкусные, божественные.

"Где ж речка, и мост, и водянка, о которых говорил усач, - тревожился Андрей. - Повернули же от сторожки точно на восток. Не наврал усач? До сторожки все было так..."

Попали в такую гущину, что продвигаться стало невозможно.

- Держаться кучно! - то и дело напоминал Андрей невидимым бойцам. Не отставать! Затеряется кто, пропал...

А ночь, как замороженная, не клонилась к рассвету. Должна же когда-нибудь кончиться тьма, как кончается лес, как кончается поле и начинается что-то другое!

- Семен, ты где?

- Тут, - отозвался Семен. Он был в нескольких шагах от Андрея.

- Помаленьку, а надо пробираться, а? Нельзя застревать.

- Перекличку бы!

- Да, - согласился Андрей.

Никто не отстал. Саша и Мария откликнулись вместе. "Вот и хорошо, подумал Андрей. - Парень последит, чтоб не отбилась".

Они шли сквозь голубоватую темноту, Саша и Мария, почти касаясь плечами.

- Ты совсем отвернулась от меня, - упавшим голосом сказал Саша.

- Что ты, Сашенька, миленький...

- Отвернулась, Марийка. И чувствую, и вижу это.

- Плохо, Сашенька, чувствуешь, плохо видишь.

Саша шел не останавливаясь, нигде не сворачивая, не пригибаясь там, где разросшиеся ветви перебросились с одного ствола на ветви другого ствола, он шел прямо, будто отстранил от себя деревья и дорога свободно открывалась перед ним.

- Сашенька, смотри, глаза выцарапаешь. - Мария взяла его за руку. Поосторожней, смотри...

Несколько минут оба молчали. Мария все еще не отпускала руку Саши.

Саша, сбавляя шаг, обернулся к Марии, собрался что-то сказать.

- Скажи, Марийка, у тебя есть что с командиром? - произнес он надломленным голосом, даже перестал дышать. - Я так это... просто...

- И не так и не просто, Сашенька. - Он почувствовал, рука Марии дрогнула, пальцы разжались и выпустили его руку. - Ты хорошо относишься ко мне, оттого и спрашиваешь, а не так и не просто...

- Оттого, Марийка... - покорно согласился Саша. - А не ответила.

Саша ждал, что она скажет. Она молчала.

- Есть, - сказала одними губами, но Саша отчетливо слышал ее слова. И не знаю, с чего взялось это. И ты ведь не знаешь, с чего берется такое?..

Саша молчал.

Словно что-то тяжелое внезапно обрушилось на обоих.

Мария уловила, теперь шел Саша ссутулившись, каким-то задыхающимся шагом, как недавно в сторожку шел. Сердце сжалось у нее, даже слезы, чувствовала, выступили на глазах.

- Сашенька... - ласково провела рукой по его плечу. Плечо не отозвалось на ласку, по-прежнему ссутуленное, опущенное, оно, должно быть, и не чувствовало ее руки. - Сашенька...

Она поняла, что и без него, без нескладно длинного, белобрысого, с золотыми пылинками веснушек на лице, не может, он вошел в ее сознание своим душевным спокойствием, безропотным мужеством своим, своим пониманием долга, когда готов все, если нужно, отдать, все, даже жизнь.

- Сашенька, миленький... Я и тебя люблю. По-другому, а люблю. Сашенька...

- По-другому? - прозвучало глуховато. - Как это - по-другому?..

Он не мог видеть, что Мария отвела глаза и взгляд ее был взволнованный, неопределенный.

- Как это - по-другому?.. - негромко настаивал он.

- Сама не знаю... - потерянно сказала Мария. - Я все понимаю, все понимаю, и ничего не могу поделать. Ты хороший, такой настоящий, добрый такой... Родной такой... И все-таки ничего не могу поделать! Сашенька, миленький, помоги мне... То, что происходит во мне, я не могу разделить, как дядь-Данила горбушку хлеба: вот это - тебе, а это - Андрею. Пойми, Сашенька... Я тебя тоже люблю. Ты всегда, всегда будешь с нами, со мной, с Андреем...

Теперь говорила она, не останавливаясь, словно боялась, что пауза собьет ее мысли. Но боялась она не этого, боялась, что заговорит Саша.

А когда наступила пауза, Саша продолжал молчать.

- Боже мой, Сашенька... - заговорила снова прерывающимся голосом. Сашенька...

Что еще сказать? Она горестно не представляла этого. Как и Саша только что, она не замечала своего движения по ночному лесу, не загораживала глаз, не оберегала лицо от втыкавшихся в щеки сучьев.