Вадим Мацкевич - Солдат империи, или История о том, почему США не напали на СССР

Через три месяца, когда отца освободили, Томасов пригласил меня к себе. Он сказал, что все расследовал: на отца наклеветали, но он — честный, хороший человек.

Я принялся что-то бормотать о Косте Ерофицком. Но Томасов резко меня прервал:

— Я хочу, чтобы у тебя не оставалось зла на нашу Родину. Просто сейчас страшное время. Знай, что я — твой друг, я постарался сделать все, что мог для тебя и для твоей семьи. И крепко запомни, что я тебе сейчас скажу. Ты будешь поступать в институт, на работу, может быть, придется поехать в какие-нибудь командировки. Везде и всюду тебе придется заполнять анкеты, в каждой из которых есть пункт: «Не был ли репрессирован кто-нибудь из ваших родственников?» Твой отец был под следствием, он не был репрессирован. Поэтому в этом пункте смело пиши: НЕТ, НЕТ, НЕТ. И не ломай голову этим пунктом. У тебя все будет хорошо. Я желаю тебе всего самого доброго.

Я закончил школу, и, хотя далеко не по всем предметам у меня были блестящие знания, облоно особо рассматривал мою ситуацию. И поскольку мой робот демонстрировался на Всемирной выставке и у меня была масса грамот и подарков от Наркомата просвещения СССР, мне выдали аттестат с отличием и золотой медалью. Поэтому в Московский энергетический институт меня приняли без экзаменов.

В институте мне в первый раз пришлось заполнять анкету. Когда я дошел до пункта «Не был ли репрессирован кто-нибудь из ваших родственников?», меня словно обожгло. Я помнил, что мне сказал Борис Иванович, и написал, что никто репрессирован не был.

Я посещал занятия и лекции в МЭИ, но не меньше времени проводил во МХАТе, филиале МХАТа, в Малом театре, Театре оперетты и так далее. Я видел потрясающую игру Москвина, Тарханова, Хмелева, Ливанова, Яншина, Тарасовой, Андровской, Пашенной. Это были феноменальные артисты, каких сейчас уже нет и не может быть. Общий уровень интеллигентности российского общества после 1938 года понизился катастрофически, причиной тому стали массовые политические репрессии, которым подверглась в первую очередь российская интеллигенция.

В июне 41-го началась война. Выступление Молотова о том, что на нашу Родину вероломно напала гитлеровская Германия, прозвучало в самый разгар экзаменов. Нас сразу же посадили в эшелоны и отвезли под Вязьму рыть укрепления: эскарпы, контрэскарпы, всевозможные противотанковые препятствия.

Однажды ночью нас стали перебрасывать в другую деревню. К тому времени мы страшно изголодались: кормили нас все хуже и хуже. Начальником нашей колонны от партийной организации нашего института и начальником политотдела МЭИ был Багратуни. На наше недовольство по поводу обеспечения продовольствием он отреагировал своеобразно: просто назначил меня начальником снабжения и пообещал выгнать из комсомола, если я не сумею накормить колонну.

И вот на машине мы поехали за продуктами. Объехали несколько складов, заваленных продуктами, но никто нам ничего не дал: «специальные фонды». Кто его знает, война идет, может быть, это для армии. Так мы и уехали оттуда ни с чем. И вдруг на мосту через Днепр нам посоветовали добрые люди:

— Поезжайте в Издешково, на станции стоят эшелоны с продуктами из Орши.

Раздобыть продуктов нам удалось, на вокзале действительно были хлеб и сахар. На обратной дороге я обратил внимание на то, что на обочинах стоят какие-то сооружения, похожие на танки, сделанные из земли или навоза, а между дорогой и лесом располагаются сотни темных фанерных квадратов, напоминающих пушки.

Мы были уже почти на середине пути, когда в небе появились немецкие «юнкерсы», штук двадцать, и стали бомбить дорогу, по которой мы ехали. Бомбы падали совсем рядом. Я крикнул шоферу:

— Останавливай машину, давай спрячемся в канаву, ведь погибнем!

А он вцепился двумя руками в руль и кричит:

— Двенадцать негритят пошли купаться в море, двенадцать негритят резвились на просторе. Один из них утоп…

Потом одиннадцать негритят резвились на просторе, потом их осталось пять. А мы все ехали и ехали, оглохнув от взрывов. И вдруг «юнкерсы» развернулись и ушли. Мы уцелели, только в мешках с сахаром и с хлебом застряло с десяток осколков.

Из леса к нам подъехал мотоциклист:

— Поставьте машину, вас приказано доставить в лес.

Машину мы, конечно, не оставили (не дай Бог ее угонят с продуктами!), но к лесу подъехали. А там сотни танков стоят! Нас подвели к штабу. Из штаба вышел командир танковой бригады:

— Кто шофер?

— Я.

— Ты нам очень помог, парень! Видишь, какая получилась штука, немцы разбомбили навозные кучи и дорогу. Вы создали эффект движения, ребята. Я тебя награждаю за отвагу.

И прикрепил медаль к рубашке шофера. Меня тоже поздравили, хотя было ясно, что я не причастен к этому подвигу.

К себе мы вернулись с целой машиной продуктов. В первый раз за долгое время мы наелись почти досыта. Но ночью Багратуни поднял: мы находились между двумя мостами — автомобильным и железнодорожным, угроза десантов нарастала. Немцы уже сбросили десант под Ельней, буквально в 50 километрах от нас. Багратуни повел нас лесами к Вязьме. Мы несли с собой мешки с сахаром, битком набитые продуктами наволочки от подушек и сумки.

Все, кто остался около мостов, на следующий день попали в окружение, а нас Багратуни вывел к Вязьме. От города остались только трубы, все строения были уничтожены. Каким-то образом Багратуни довез нас до Малоярославца. Нашу роту из 40 человек направили на участок обороны, где были вырыты окопы, рвы, и даже стояли железобетонные колпаки для пулеметных или орудийных точек. Нам дали одну винтовку на всех и по обойме патронов на каждого. Руководил нами какой-то сержант, выписанный после ранения из госпиталя:

— У нас винтовка одна, но патронов по сорок штук у каждого. Будем действовать таким образом: если подходят немцы и начинают обстрел, обороняется и отстреливается Рукосуев с правого фланга с винтовкой. Убивают Рукосуева, он передает винтовку Басистову и так далее и тому подобное. Но, возможно, будет легче. Нам винтовок, может, дадут еще, патронов по сорок штук у всех есть. Так и будем держать оборону.

На следующий день в связи с назначением Жукова командующим обороной Москвы к нам прибыл инспектирующий капитан. Боевой офицер, весь в ремнях и при оружии. Мы построились шеренгой, сержант отрапортовал:

— Держим здесь оборону. У нас по сорок патронов на каждого и одна винтовка на левом фланге.

Капитан пошел вдоль строя, поинтересовался, почему я в лаптях. Я ответил, что ботинок или сапог 46 размера не было, вот и пришлось так выходить из положения. В лаптях оказалось еще трое. Проверяющий прошел на левый фланг, где винтовка. И увидел Яшку Ширмана, маленького, в одежде не по росту, в очках с толстенными стеклами, держащего винтовку обеими руками перед собой. Капитан поинтересовался у него, как заряжать винтовку. Яшка немного замешкался, а потом показал на выходное отверстие ствола: