Евгений Касьяненко - Забытый солдат империи

…За спинами пилотов зажглась лампочка, открылся люк и инструктор заорал:

– Давай! Пошел! Кто испугается – выкину!

Все то, о чем сотню раз говорилось на занятиях – как надо согнуться, как толкнуться, как держать руки – все это вылетело из головы Земнова, лишь только он увидел далеко внизу землю. Он и испугаться-то не успел. Шагнул как-то неловко, скорее, пошатнулся от воздушного потока и вывалился из «Аннушки». Ни обещанного динамического удара в момент раскрытия парашюта, ни бешеного раскручивания строп – он не почувствовал. Только когда громадное белое полотнище купола уже спокойно покачивалось над головой, Земцев пришел в себя.

Страха нет, одно лишь чувство полной, орлиной свободы растет и наполняет грудь. Вадиму хочется закричать, но в горле что-то клокочет и не выпускает воздух.

Сначала ему кажется, что парашют не снижается, а висит на одном месте. Но потом Земцев замечает, что все находящееся на земле понемногу растет в размерах. Он подтягивается на стропах, как учили, и усаживается удобнее в лямках подвесной системы. Пустота пьянит голову. Внизу, сквозь воздушную дымку, виднеется совсем маленький белый крестик, сложенный из парашютных «столов», фигурки, копошащиеся возле самолетиков и планеров, невдалеке – серпантин дороги, с бегущими по нему брусками автобусов и рефрижераторов. Дорога змеей уходит в горы.

Машинально, заученными до одурения на занятиях движениями, Земцев подтягивает один край строп, чтобы развернуть парашют и увидеть, куда уходит шоссе. Там, за крайней грядой гор далекая чудная страна – Афганистан.

– Эй, длинный, длинный! Тебе говорят, ноги! Ноги!

Неожиданно до Земцова доходит, что этот крик в мегафон наземного наблюдателя аэроклуба адресуется к нему. Он группирует, как положено перед приземлением, ноги. Земля стремительно нарастает. Вадим с ужасом видит, что летит на какие-то деревья и тут же, в доли секунды, понимает, что это не деревья, а кустики травы, перекати-поле, и земля совсем рядом… Удар!

… Он проснулся, пережив вновь в последнюю секунду сна тот свой, самый первый прыжок. Сколько лет назад это было? Пятнадцать. Господи, как летит время…

Где он? Ах да, Баку, гостиница. А человек, который храпит на соседней кровати – полковник Маликовский, журналист окружной газеты внутренних войск. Вчера их привезли в гостиницу уже в девятом часу вечера и запретили гулять по городу. Пришлось вылакать две бутылки водки прямо в номере.

В полутьме Земцов нашарил на тумбочке сигареты и зажигалку. Закурил.

– Что за свинья курит в комнате? – подал голос Маликовский. – Учи вас, штатских, учи. Водка-то осталась у нас?

– А что это за свиньи в Советской Армии, которые в семь часов утра ищут водку? – в тон ему ответил Земцов.

– Вадик, когда до тебя дойдет, что внутренние войска – не армия? Это, во-первых. Во-вторых, мы с тобой можем смело квасить до обеда, потому что борт пойдет в Степанакерт только к вечеру. Единственное, что ты успеешь сделать сегодня – выпить за ужином той же водки с командующим, а интервью будешь брать у него завтра. Так есть водка или нет? А то давай пошлем «коридорного» в краповом берете, пусть принесет.

Вход на их этаж гостиницы, где жили только военные, охраняли спецназовцы. Маликовскому было приказано, в случае какой нужды, обращаться к ним.

– Успокойся, Семен. У нас канистра коньячного спирта. Летуны вчера передали. Ты уже спал.

– К-какая канистра? – От этой неожиданной новости Маликовский даже вскочил с кровати. – Шутишь?

– Да что шутить. Вон она стоит. В этих краях пойла, как грязи.

Они наскоро привели себя в порядок и сели к столу. Маликовский вскрыл своим устрашающего вида охотничьим ножом банку тушенки из армейского пайка.

– Семен, только договоримся – по чуть-чуть, что б голова не болела, и попросим, чтобы нам дали сопровождающих, посмотрим город. Я второй раз в Баку.

– Может, баб найдем?

– Так есть тут бабы, две в соседнем номере.

– Откуда знаешь?

– Спать меньше надо. Патологоанатомы. В сумгаитских трупах ковыряются.

– Бр-р-р… Впрочем, не бывает страшных баб…

– …а бывает мало водки, то есть коньячного спирта. Семен, они старше нас лет на пятнадцать. Старое, пропахшее трупами мясо…

Рассвело. Вадим подошел к окну. Оно выходило на центральную площадь города. Дивной красоты города, который, судя по всему, вскоре станет для них таким же далеким и чужим, как какой-нибудь Тегеран или Бейрут.

…Заканчивалось лето 1991 года. Два дня назад Вадиму, собственному корреспонденту центральной газеты, позвонили из штаба округа и предложили облететь на вертолете все горячие точки Закавказья. Отказаться от такого предложения он не мог. Весь вчерашний день их военный борт шел через донские, кубанские и терские степи, потом вдоль каспийского берега Дагестана, пока не сел на каком-то маленьком аэродроме на окраине Баку.

Хотя Вадиму довелось немало полетать в своей жизни, этой длительный полет на военном вертолете, летящем очень низко – в пятидесяти-ста метрах над землей – произвел на него совершенно сказочное впечатление, абсолютно несравнимое с пребыванием в самолете. Из окна вертолета было видно всё. И пескаря, которого вытаскивал из воды рыбак, и бутылки на брезенте, вокруг которых расположилась шумная кампания, и даже совокупляющуюся парочку, над которой коварный пилот вертолета сделал вираж.

У Вадима от природы было очень хорошее зрение. Как-то в глазном кабинете ему сказали, что у него – 200-процентное зрение, так как 100 процентов – это всего лишь норма количества колбочек в сетчатке, а бывает и значительно больше. Теперь он возблагодарил Бога за этот природный «дефект» и жадно смотрел вниз, чувствуя себя, то ли Алладином на ковре – самолете, то ли Воландом, летящим на шабаш вместе с Маргаритой.

«О, как прекрасна вечерняя земля!» Конечно, когда на ней не стреляют…

Как он любил Кавказ, свой Кавказ…

Никогда – ни до, ни после – у Земцова не было такого скоропалительного романа с женщиной, как в тот год. Никогда он не занимался любовью с женщиной через час после знакомства. И с какой женщиной!

…Тогда, десять лет назад, весь февраль Вадим испытывал приливы душевной импотенции, полное нежелание, да и неспособность писать в свою смертельно надоевшую газету. По пустяку поссорился с редактором из-за вычеркнутого абзаца в его плохой статье. Всю зиму выяснял отношения с женой, что закончилось переходом Вадима на жительство в квартиру холостого товарища. Он уже совсем был готов собрать чемодан и уехать куда-нибудь к белым медведям, хотя и знал, чем это ему грозит. И вдруг выход неожиданно предложил, а точнее, подсунул ему редактор. Шеф сказал, что в отпуск ведь можно уйти и зимой, а если еще поехать по «совершенно случайно» оказавшейся у него путевке в Дом творчества на Кавказ, к теплу и солнцу, то вообще получится на «пять с плюсом».