Евгений Касьяненко - Забытый солдат империи

И жестом фокусника открыл холодильник. Там было все. Марочные коньяки, вина, все тот же коньячный спирт и прочее, абсолютно немыслимое для центральной России эпохи недавней горбачевской войны с алкоголизмом. Они пошли во двор школы, где солдаты запрудили горный ручей и сделали небольшой бассейн с ледяной водой. Им принесли сюда же какие-то диковинные армянские голубцы – баранину, завернутую в виноградные листья. Вернулся с дежурства наряд – пятеро солдат и сержант. Командир, слегка смутившись присутствия журналистов, все же разрешил ребятам выпить по стакану вина.

Было безмятежно хорошо. И тут где-то вдалеке протарахтела очередь из автомата. Все спешно оделись. Но командир сделал непреклонный жест – Вадим и Семен должны были остаться в школе. Вернувшись через час, командир рассказал грустную историю про их, с Маликовским, коллегу. Азербайджанцы, видимо, охотились за редактором местной газеты и знали номер машины редакции. Машину остановили на шоссе. За рулем сидел мужчина, рядом женщина. Муж и жена. Мужчину выволокли из машины и пропороли живот очередью из автомата. Те, кто нападал, не знали одного – редактором была женщина, а не ее муж.

– Так что же будем пить, господа офицеры? – У командира части, видимо, был приказ от начальства как следует напоить журналистов. Он, нарочито грассируя, повторил:

– «Господа офицеры?» – Тогда это было еще модно и свежо, был жив Тальков. За «господ» еще не били по морде, еще не изобрели словосочетания «новые русские».

Когда очередной «броник» увозил пьяных журналистов из Мартуни, врачи продолжали копаться в распоротом очередью животе редакторского мужа, пытаясь сделать невозможное.

На пол дороги их остановили у блокпоста, оказывается, снова с целью предложить выпить. Земцов так и не понял, почему в Карабахе их постоянно спаивают. Видимо, таковой была команда, поступившая от начальства – спаивать журналистов. А, может быть, офицеры просто маялись от безделья и искали собутыльников. Уже стемнело. Но когда Земцев вышел после рюмки из здания блокпоста, сложенного из массивных бетонных плит, и закурил, к нему тут же подскочил офицер и выхватил сигарету изо рта:

– Ты что, совсем больной на голову? Читал «Капитана Сорви-голова»? «Бур увидел огонек, бур прицелился, бур выстрелил». Раз-два-три. И дальше поедешь на полу БТРа с простреленной башкой.

Земцев недоверчиво посмотрел на офицера. Тот хмыкнул:

– Постой тут пять минут и посмотри. Скоро концерт начнется. Только больше не кури.

Блокпост находился в распадке между двух небольших горок, скорее, холмов. На одной горке – армянское село, на другой – азербайджанское. Обещанный «концерт» скоро начался. Оба села стали поливать друг друга автоматными очередями, причем, «трассерами», видными в темноте. Чистый фейерверк.

– А почему армия не разоружит оба этих села?

Офицер развел руками:

– Политика, мать ее так.

На обратной дороге в осоловелой голове Земцова навязчиво крутилась одна и та же мысль: почему в этом земном раю люди стреляют друг в друга?

К Эве надо было привыкнуть. Когда Вадим, наконец, понял, что не только он является покорной временной собственностью Эвы (в этом не приходилось сомневаться), но и она – его полная собственность на целые две недели, все стало сказочно интересно. Причем, значительно интереснее, чем сразу после их свадьбы с женой. С Эвой можно и нужно было обращаться как с дорогой нарядной куклой. Как с чудесной, громадной куклой, повзрослевшей Суок из «Трех толстяков», невесть почему вдруг подаренной кем-то Земцову. Странно, но когда о женщине говорят – «кукла», это вызывает только отрицательные эмоции. На самом деле любой мужик – а все они остаются детьми до гробовой доски – мечтают, чтобы им подарили женщину-куклу. И Земцову выпал такой случай. Вадим, очень сдержанный от природы, вдруг стал с удовольствием советовать Эве, во что ей одеться, принимал участие в ее многочисленных переодеваниях, зачастую в присутствии Люси.

Невысокая черноволосая и довольно миловидная Люся впервые была на курорте. Глядя, как на ее глазах бешеными темпами развивается любовный роман, она, видимо, считала, что все это в порядке вещей, что такова растленная курортная жизнь, хотя сама себя вела счень тихо. Вообще, первые дни Земцов не замечал ее присутствия в их компании и, если бы кто-то у него спросил, какого цвета волосы у «третьей лишней», вряд ли бы смог дать ответ. Да, и еще: никакого отношения к творческим профессиям Люся не имела, впрочем, таковыми было большинство обитателей этого санатория, по крайней мере, в марте.

Земцов «дорвался», почувствовал себя хозяином фантастической блондинки. И повел себя соответствующим образом. Вадима раздражали длинные юбки Эвы, скрывавшие ее красивые ноги. Он взял и расстегнул три нижние пуговицы на разрезе ее длинной юбки, а на следующий день с удовлетворением отметил: и на других юбках нижние пуговицы расстегнуты. Эва с пониманием подыгрывала своему русскому любовнику. Она ему безумно нравилась, хотя он через пару дней с удивлением обнаружил, что достаточно грубые скандинавские черты лица Эвы делают ее и не такой уж красивой, как ему показалось в первые минуты знакомства. Но Эва ослепляла – своей фигурой, походкой, косметикой, странным ароматом неизвестных ему духов, своей неславянской одеждой и шармом.

И странное дело: женщина, переспавшая с ним ровно через час после того, как он ее впервые увидел, вызывала у Вадима куда большее уважение, чем его прошлые подруги, расчетливо высчитывавшие, когда посещение постели уже укладывается в какие-то выдуманные правила «бонтона». Как ни парадоксально, поведение Эвы было порядочнее и честнее. Они приехали на курорт, где значительная часть людей мечтает слегка отдохнуть от семейной жизни. И, изменяя своим женам и мужьям, как правило, вовсе не собираются с ними расставаться. Но нет ничего пошлее, чем прелюдия курортного романа, когда вполне серьезные мужчины и женщины говорят друг другу придуманные наспех, ничего не значащие слова. А Эва хладнокровно опустила эту прелюдию в небытие, предпочтя сразу перейти, если не к подлинным чувствам, то к подлинной страсти.

Во всем же остальном она была удивительно милой и понятливой. Вадим через силу – об этом ему было неинтересно с ней говорить – перекинулся парой профессиональных фраз о журналистике и понял, что имеет дело с равной по мастерству.

С первого же дня они жили «втроем», по четкому распорядку, фактически навязанному им Эвой. Утром она приходила к нему в номер на полчаса. Потом они завтракали и шли в центр, к «свечкам», где был единственный в поселке зимний открытый бассейн с подогретой морской водой. Затем осматривали абхазский музей или раннехристианский собор, пили по бокалу вина в чудном кафе с круглой дырой в небо посредине. И снова втроем шлялись по пляжу, глядя на стаи дельфинов, резвящиеся совсем близко от берегу в это время года. К вечеру сидели где-нибудь в кабачке на открытом воздухе, на чурбачках, среди реликтовых пицундских сосен. Каждая сосна была снабжена аккуратной жестянкой со своим порядковым номером. А потом допоздна травили анекдоты и пили изабеллу в номере «люкс», пока Эва не вела Вадима в его коварно обмененные скромные апартаменты. Она никогда не оставалась на ночь – это было ее единственным капризом. А, может быть, точным сексуальным расчетом – чтобы утром их вновь страстно тянуло друг к другу.