Мариэль Стрелинская - Я ходила в детский сад

Но я его уже знаю, хоть и не видала пока. Бубнит, злится, ногами в живот меня пинает. Тайский бокс по нему плачет. Но знаю, нравится ему, когда его гладят. Успокаивается. Сначала злобно, затем все добрее, добрее.

Потому хожу в туалет каждые пятнадцать минут. Поднимаю кофту над штанами, глажу живот. Уговариваю не злиться, долететь… У меня с собой, по наказу Ларисочки, ампулы но-шпы, магнезия, шприцы, валерьянка и ещё что-то. Но я верю, все это мне не понадобится.

Со спиной разговоры труднее. Она не такая гибкая, как Иван. Идет в отказ. Человек внутри меня растет богатырем, не по ее возможностям. Тяжелый. Жалуется спина. Стонет. Отказывается держать огромный живот десять долгих часов. И бандаж не спасает.

Очень хочется сменить угол наклона. Да некуда… Трудно. Дышу, терплю, молюсь и вижу внутри картину Острова. Я вижу себя дома, на кровати. Знаю, что долечу. Просто потерпеть.

Сели. Теперь еще пятьдесят минут полета до Острова на винтовом трясущемся самолетике. И двадцать километров на байке, за рулём, конечно. На байке я – настоящая птица. Даже если еле живая – лечу.

Еще двое суток в горизонтальном положении, ноги вверх. Параллельно делюсь с мужем безумной идеей, как можно зарабатывать на таких вот двухдневных рейсах.

– Марин? С ума сошла? – качает головой он. – Шибанутая. На всю голову, знаю. На всююю… Спи.

– Да, мы сможем, давай!

– Нет! Никогда и ни за что. Что это бизнес такой? Мы что, “Почта России”?… Нет. Не вмешивай больше меня в свои дикие фантазии. Достаточно уже. Давай родим спокойно и домой. Господи боже… За что мне все это?

– Ладно, ладно… Забыли.

До 11 лет меня на все лето отправляли к бабушкам в Грозный. Бабушка по маминой линии была человеком хватким, с огромной энергией и жаждой к перемещениям. Это от нее мне достался в наследство ген странствий, зовущий постоянно в дорогу. Поговаривают, не обошлось в роду без цыганских корней и ведьминских заговоров, но про это лучше в следующий раз расскажу. Итак, ежегодно мы с ней ездили к родственникам на Волгу, на Каспий, в Сочи и ещё куда-то.

Лучшая картинка про мою бабушку – фильм Михалкова “Родня”. Когда Мордюкова в самом начале приезжает в город, выгружает из огромной сумки банки с вареньем, помидорами, кучу всего, и рядом со мной смеются над этим эпизодом, мне вот совсем не смешно. Мне обидно. Что сам Михалков ходил и подглядывал за мной все детство, а я профукала такое знакомство…

Мы с бабушкой тащили на себе невообразимое количество самых странных вещей. Подушки на гусином пуху, которые привязывали мне на спину и на грудь, чтобы в руки всучить ещё какие-то тюки с чем-то полезным. Ковры, банки с соленьями и черной икрой, осетров, туфли, шубы. Все, что можно выгодно продать, на что-то поменять, или, на худой конец, – подарить неисчислимой толпе родственников.

Я, как абсолютно равнодушное к вещам существо, оказалась лучшим контрабандистом и сообщником бабушки. Мне все равно, что на себе нести. Для меня главное – дорога. Возможность менять картинку. Моего странного, прибитого наглухо внутреннего ребенка спасает только она, лечит лишь постоянное бегство: от боли и одиночества. Надежда, что где-то там, далеко – далеко есть прекрасное место, где абсолютно точно живут люди, которым можно наконец доверять. И они никогда не предадут и не осудят. Ни за что.

А все эти подушки, гусей, сумки, черную икру и вонючих, прости Господи, осетров мне просто надо куда-то переправить по дороге. Я – всего лишь паромщик.

Смеюсь сейчас. Ведь клялась и божилась после тех "ходок", что всегда и везде буду ездить с одним маленьким чемоданчиком. Но мы же помним, что кровь предков как и рукописи-не горит? И вот…

Прямо сейчас в аэропорту Бангкока стою в окружении двух разбухших до неприличия чемоданов, спортивной сумки, рюкзака, коробки с манго. На мою левую ногу облокотился уставший от длинной дороги в ночном автобусе пакет с теплыми вещами (в Москве, куда я все тащу, – снова зима). Всем своим видом стараюсь транслировать окружающим, что все эти вещи – не со мной. Знать их не знаю.

Но на стойке регистрации тайки уже косятся не добро в мою сторону. Еще бы. Я с оглушающим треском заматываю скотчем кожаную мужнину куртку вокруг статуи Будды на тележке почти с меня ростом. Тележка мне досталась от второй моей бабушки. (Знаешь, дорогое Мироздание, я уже немного устала от твоего тонкого юмора)… Загорелая, гладкая, цвета темного дерева “статУя”, как я нежно ее называю про себя, невыразимо прекрасна, хоть и выглядит в зимней мужской куртке слегка эпатажненько.

– Потерпи, дорогая… Это для твоей же безопасности. Чтобы не лапали. Не ругайся.

Сама глазам не верю, что у меня столько багажа и целая статУя в придачу, которую надо провести аж через две таможни.

– А ты как хотела? – слышу я сверху голос своей бабушки.

Молчу, не отвечаю ей. Не хватало еще, чтобы меня приняли за сумасшедшую со всем этим скарбом.

– Никогда не зарекайся, воистину, – продолжает высокопарно она.

– Ладно, ладно, ба. Отстань. Не пали меня… Блин, ты только прикинь, это все – мой багаж.

– Горжусь тобой, внучка.

– Да ну тебя…

Твоя цыганская или какая там кровь долго дремала в моих венах. И вот, кажется, "дракон" проснулся. Прошлое никуда не девается. Будущее – никогда не наступает. Время – матрешка. Все минуты скрыты друг в друге…

– И как же ты до такого дошла-доехала, внучка?

– Да как-как. Сама знаешь… Жрать захочешь, еще не так раскорячишься.

– Ахах-ха, – хохочет бабушка. – Врешь, Маруся… кому ты врешь, родная?

А сама в тот момент тоже думаю, ну кому я вру? Разве ж только за ради денег творю такое безрассудство? Нет, конечно. Зов странствий и приключений во мне не заглушить ничем. Хотя, каюсь. Выглядело все сначала в моей голове – как способ пропитания…

Роды прошли отлично, легко, в срок. В самый любимый праздник тайского народа – Сонгкран, Новый год по-нашему. То ли имя, выбранное еще при беременности способствовало, то ли Мироздание все знало заранее. Иван родился настоящим богатырем на 4850 г, чем шокировал весь островной госпиталь.

Декретные платили хорошо, по-среднему. Но платили в рублях. А доллар, однако же, рос как Колобок на дрожжах. И если уезжали из России, когда курс был один к одному, то потом он стал один к двум. Два рубля за один доллар. Не наоборот.

Наша платежеспособность заметно просела.

Снижать уровень жизни страх как не хотелось. Менять просторные апартаменты в отличном, обжитом резорте – рука не поднималась. Стали думать: как и чем зарабатывать? Тогда-то и вспомнилась мне дикая мысль о службе доставки, рождённая в том безумном полете за декретом из Москвы в Бангкок. Все дикие мысли хороши своей оригинальностью. Особенно мои. Они всегда обречены на жизнь.