Евгений Новокшонов - Я-то? Вятский! Издание второе, исправленное и дополненное

Государыня оглянулась на шутиху, а та опять прокричала: – Ни под гору, ни в гору. Ни с места: ни тпру ни ну!.. Желая потешить государыню, Демидов спросил шутиху: – Неужто про меня, голубица, верещишь?

Шутиха высунула тонкий, как жало, язык и подразнилась: – Бу-бу… А то про кого ж – сидит ворон на дубу…

Демидов догадался, что сказанное надо почитать за смешное, и, сохраняя меру и вежливость, засмеялся вслед за фрейлинами. Одна из них – большеглазая и томная, с темной мушкой в углу губ, сложенных сердечком, – лукаво улыбнулась Демидову. Была фрейлина стройна и в теле: понравилась заводчику, да не до того было. Акинфий Никитич решил использовать выходку шутихи в свою выгоду. Он поклонился царице: – Подлинно, государыня-матушка, ду-ду, сижу, как ворон на дубу. Пришлых по заводам обирают в рекруты, а робить некому…

Анна Иоанновна, несколько оживляясь, спросила шутиху: – Ну что, Натальюшка, на это скажешь?

Новокшонова завертела глазами, блестели белки: – У того молодца и золотца, что пуговка из оловца… Рогатой скотины – ухват да мутовка, дворовой птицы – сыч да ворона…

Тройной подбородок царицы задрожал от смеха, она приложила к тусклым глазам кружевной платочек. Смущенный Акинфий Демидов стоял ни жив ни мертв, растерянно смотрел на нее. Царица откинулась на спинку кресла, в ее завитых волосах блестели самоцветы. Голубое платье царицы – цвет не по ее возрасту – шуршало.»

Ни отец, ни сестры матери никогда не говорили мне или моим братьям как познакомились отец с матерью. Но старшая дочь тети Маши (сестры отца Николая Александровича) как-то проговорилась, что, якобы, мама служила горничной у дочери помещика Клобукова.

1920 год для губернии был одним из самых тяжелых: общее число зарегистрированных больных возвратным тифом составило более 10 тыс. человек, брюшным — 4,5. Неблагоприятные условия жизни способствовали развитию цинги и дизентерии: 11 тыс. случаев и 18 тыс. соответственно. Также в губернии болели оспой, скарлатиной, дифтерией. Отмечалось большое количество заболевших туберкулезом (более 34 тыс.), сифилисом (более 12 тыс.) ( 7).

Дочь Клобукова привязалась к Марии и не хотела расставаться с ней. Когда в Вятке по деревням прокатилась волна сыпного тифа (Маше было 19 лет) она еще служила у Клобукова. Наступил 1921 год.

Отец и тетя Маша из-за тифа после смерти деда и бабушки перебрались в деревню Елпаши на северную окраину Вятки к старшей сестре.

Отец окончил церковную приходскую школу в городе и в 17 лет пошел искать работу.

Семейство Клобуковых в те годы было известно в городе. Брат помещика Петр возглавлял купеческое сословие в Вятке.

Когда Николай спустился по дороге от Елпашей в Ганино и стал спрашивать встречных, где найти работу, то один мужик ему сказал:

– Иди-ка ты к Клобукову в Бахту через Матанцы и Монастырщину. Там мужиков в армию позабирали, может пригодишься.

Отец прошел эти казанные пункты: железнодорожную станцию Матанцы и деревню Монастырщину и еще через километр по тополиной аллее пришел в Бахту.

Прошел несколько деревенских домов в конце тополиной аллеи и увидел на другом берегу высокий деревянный дом.

Полагая, что некий Клобуков там, он перешел какую-то речушку в брод и подошел к дому. Входная дверь в дом была с обратной стороны.

Решил войти. На веранде первого этаже никого не было. Отец решил, что начальство находиться на втором этаже и стал подниматься по лестнице. Услышал, что кто-то спускается. Встретились на поворотной лестничной площадке.

Мужчина и девушка спустились на эту площадку. Мужик спросил:

– Чего тебе тут надо?

Отец ответил:

– Работу ищу!

– Пошли со мной! – сказал мужчина.

Они втроем пошли к большому одноэтажному дому. Девушка была небольшого роста. Мужчина спросил девушку:

– Маша, как по-твоему вернется ли Клобуков сюда или нет?

Девушка ответила:

– Приедет ли сам – не знаю, но за дочерью кто-нибудь прибудет.

Николай понял, что девушку зовут Маша, а судьбе будет угодно свести их вместе через несколько лет на всю жизнь.

Видимо, Николай понравился Марии, и когда из семейства Клобуковых в Сосновом никого не осталось, Мария предложила Николаю помочь ее семье в Пестовых. После некоторого периода проживания в этой многодетной семье (пять сестер и брат, родители), Маша и Николай перебрались в село Дороничи, где и сочетались браком.

После рождения двух Борисов и Раисы (Дины) супруги вернулись в совхоз Бахта (Сосновый).

Когда большие начальники говорят о детях войны, то часто вспоминают и говорят о детях Блокады. Да, их судьба тяжела и благодарность им безмерна за то, что они остались живы, перетерпели все, а эвакуированные дети вернулись с родными в Ленинград. Но и в других районах, не занятых фашистами, дети далеко не жировали, особенно в больших семьях при отсутствии кормильца мужчины. Было очень голодно. Чувство голода сопровождало меня очень долго. Почти до 50-го года прошлого века. Из трех братьев только я вырос до 168 сантиметров. Братья были еще ниже ростом, хотя отец имел рост 176. В отместку прожитым годам младший мой сын Дмитрий вымахал до 182 сантиметров.

В военное время любые хищения овощей с совхозных полей карались. Наша соседка по комнатам в двухэтажном деревянном доме Рита, ровесница нашей Раисы (Дины) унесла домой с поля меньше килограмма картофеля. По разговорам взрослых я понял, что её могут посадить в тюрьму за кражу. Потом о ней я уже ничего не слышал. Денег у нашей мамы, чтобы покупать хорошие продукты и прокормить четыре рта, не было. Весной разрешалось копать на совхозных полях прошлогоднюю картошку, из которой мама пекла лепешки. Кто-то называл их драниками. Эти лепешки породили у бахтинских острословов частушку:

Однажды, проходя мимо самого высокого дома в совхозе (деревянный, двухэтажный, с большой прямоугольной мансардой, напоминающей третий этаж, когда-то принадлежащий помещику Клобукову), я увидел на крышке выгребной ямы кусочек черного хлеба. Я оглянулся, схватил кусок, зашел за угол дома к зданию склада и съел его.

Каждая семья в совхозе имела свой огород из нескольких грядок. Летом и осенью я бегал на огород, чтобы вырвать и съесть с нашей грядки хотя бы одну морковку. Зимой на лыжах лесом мы ходили кататься на «большую катушку», так назывался длинный пологий спуск из леса по дороге от деревни Эсауловы к реке Чахловице. Летом через большую катушку мы спускались к реке, чтобы поплавать и понырять в Большом омуте.

Омут – глубокая яма на дне реки Чахловицы. Глубина ямы позволяла нырять в воду с полутораметрового берега ласточкой, руками вперед, или солдатиком, когда руки держат по швам. За Чахловицей было поле с турнепсом. Искупавшись, забегали на поле. Выбирали 2—3 штуки турнепса покрупнее и, перейдя на перекате Чахловку, шли назад к лесу, поедая украденный овощ, выращиваемый для свиней. Что входило ещё в мое растительное экзотическое меню? Цветоножки хвоща – песты, весенние мягкие женские сосновые шишки – севериха, липовый лист, очищенный борщевик, щавель – он же кисленка, луговой лук (черемша), грибы и ягоды, кроме волчьих и ландышей.