Владимир Григорьевич Орлов - Двойной агент. Записки русского контрразведчика

Расследуя шпионские дела, которых становилось все больше и больше, Орлов, как и многие его коллеги из контрразведки и охранных отделений, ощущал неотвратимость столкновения с Германией и Австрией. Усиление шпионажа — лакмусовая бумага подготовки боевых действий. И вот война разразилась. Как и в русско-японскую, Владимир Орлов добровольно надевает военную форму и получает назначение в артиллерийскую часть в крепость Оссовец. Вполне естественно, долго он там не задержался. Следственная практика и знание польского языка потребовались в разведотделе штаба главнокомандующего Северо-Западным фронтом. За неимением других вакансий юрист с многолетним стажем назначается на скромную должность переводчика, однако с обязанностью участвовать в контрразведывательной работе.

Надо сказать, что в начале первой мировой войны русская контрразведка оказалась в довольно сложном положении. В связи с развертыванием новых частей и соединений катастрофически не хватало офицеров и полицейских чинов, имеющих хотя бы общее понятие о борьбе со шпионажем. Трудно понять, почему в этих условиях ряд опытных офицеров переводился на командные должности. Показательным в этом отношении является назначение начальником штаба корпуса генерала Николая Монкевица, несколько лет возглавлявшего всю разведку и контрразведку Генерального штаба русской армии.

Как отмечал в своей книге упомянутый уже генерал Батюшин, «Ставка верховного главнокомандующего обращала на контрразведку столько же внимания, сколько и на тайную разведку, то есть предоставила им обеим работать по их собственному усмотрению, без общего руководства». По словам генерала, к контрразведке относились преступно беззаботно многие высшие чины армии до начальника штаба верховного главнокомандующего включительно. В штатах контрразведывательных отделений не предусматривалось должностей следователей, а гражданские и даже военные юристы не имели в большинстве своем опыта раскрытия шпионских дел, работы с агентурными материалами, сводками наружного наблюдения, перлюстрированной корреспонденцией, не обладали знаниями о деятельности иностранных разведок.

Орлов всем этим обладал, но статус переводчика не давал ему возможности проводить какие-либо следственные действия, а посему он ограничивался консультациями, рекомендациями, советами, Но экспрессивная, деятельная натура прапорщика артиллерии подталкивала его к более активным шагам. Ему казалось, что многие расследования ведутся не в том направлении, в котором нужно, без должной интенсивности и решительности. И свое мнение он не скрывал не от сослуживцев, не от высшего начальства. Нравилось, естественно, это далеко не всем. Излишняя ретивость, тем более затрагивающая интересы, личное благополучие некоторых армейских чипов, способная отрицательно повлиять на продвижение по службе, затормозить получение чинов и наград, порождала недоброжелательность, а порой и ненависть. «Честные штабы, — писал официальный биограф Ставки верховного главнокомандующего капитан Михаил Лемке, — любят его присутствие: оно наводит страх на негодяев в области воровства». Тот же Лемке зафиксировал и циркулировавшие об Орлове слухи, что, мол, он из таких юристов, которые не прочь создать улики, если человек им кажется виновным.

Вполне вероятно, без ошибок и преувеличения у Орлова не обходилось. Нельзя отрицать и честолюбивые мотивы в его поведении — роль переводчика явно не соответствовала довоенному положению следователя по особо важным делам. Явных и скрытых противников в войсках Орлов себе нажил достаточно, что отражалось на его благополучии даже в период эмиграции.

Тут уместно упомянуть о нашумевшем в свое время деле жандармского подполковника Мясоедова, обвиненного в шпионаже и повешенного по приговору военно-полевого суда в Варшавской тюрьме весной 1915 года.

Историки до сих пор спорят по вопросу: была ли доказана вина подсудимого? Те, кто находит неустановленной связь Мясоедова с вражеской разведкой, а следовательно, необоснованным жестокий вердикт суда, утверждают, что дело полностью сфальсифицировано в угоду верховному главнокомандующему Николаю Николаевичу Романову, желавшему свалить все свои неудачи по проведению фронтовых операций на происки немецких и австрийских шпионов и скомпрометировать военного министра В. А. Сухомлинова.

Кто же были непосредственные организаторы «дутого» дела? Называют, прежде всего, обер-квартирмейстера штаба Северо-Западного фронта генерала М. Д. Бонч-Бруевича, его подчиненного, тогда еще полковника, Н. С. Батюшина и В. Г. Орлова, который, заметим, в начале работы по уголовному делу являлся всего лишь переводчиком разведывательного отделения. В то же время совершенно не упоминаются опытные и независимые от военных властей юристы: принявший дело к производству следователь Варшавского окружного суда П. Матвеев и надзирающий за ним товарищ прокурора Варшавской судебной палаты В. Жижин. Не найдем мы и фамилий чинов военно-судебного ведомства, таких, например, как генерал Цеге фон Мантейфель, известный в эмигрантские годы под фамилией Николаев. Основание отбора «фальсификаторов» понятно — это штабные начальники и контрразведчики, «у коих и намека на совесть и чувство справедливости нет»…

Во многих статьях, посвященных делу Мясоедова, появившихся у нас в стране, а также написанных эмигрантами, особое место отводится Орлову, поскольку считалось, что именно он обработал главного свидетеля обвинения поручика Колаковского, добровольно согласившегося на роль немецкого шпиона, чтобы возвратиться из плена на родину. Якобы Орлов подсунул ему информацию о работе Мясоедова на вражескую разведку и каким-то образом убедил поручика придерживаться таких показаний на всем протяжении следствия, а затем и перед военно-полевым судом. Каких-либо доказательств авторы, естественно, не приводят. Сам же Орлов разъяснения по делу Мясоедова и личному участию в нем изложил в нескольких письмах к известному борцу с провокаторами Владимиру Бурцеву, в надежде, что последний сможет их опубликовать либо напечатать материалы собственного расследования. Ни того, ни другого не случилось. Тогда Орлов пишет своему сослуживцу, бывшему важному прокурору Александру Резанову, и тот подготовил статью в эмигрантскую газету «Новое время». Увы, ее тоже постарались не заметить.

Мы далеки от мысли обелять Орлова, не настаиваем и на его абсолютной безгрешности, в том числе в деле жандарма Мясоедова, мы выступаем лишь за чистоту историко-юридических исследований, когда для рассмотрения и объективной оценки берутся все, без какого-либо исключения, факты и свидетельства.