Плутарх - Сравнительные жизнеописания

Здраво оценив сложившееся положение, Арат счел наилучшим присоединить Сикион к Ахейскому союзу, и сикионяне, дорийцы по происхождению [7], добровольно приняли имя и государственное устройство ахейцев, которые тогда не блистали ни славою, ни могуществом. Города их в большинстве своем были маленькие и малолюдные, земли тощие, неплодные, владения тесные, примыкающие к морскому берегу, почти сплошь обрывистому, скалистому и лишенному гаваней. Однако ж никому не удалось яснее и убедительнее доказать, что греческая мощь неодолима, если только она соединяется с порядком и стройным согласием и обретает разумного предводителя, ибо, совершенно непричастные к древней славе Греции, а в ту пору не владея, все вместе взятые, силою хотя бы одного значительного государства, ахейцы своею мудростью и единодушием, своим умением не завидовать самому доблестному, но добровольно ему подчиняться не только сохранили собственную свободу в окружении могущественных городов, грозных армий и тиранний, но постоянно освобождали и спасали от рабства других греков.

10. Арат был словно рожден для управления государством. Великодушный, более строгий и взыскательный в делах общественных, нежели в собственных, лютый враг тираннов, он всегда и ненависть, и дружбу соразмерял с общественною пользой. Вот почему, сколько можно судить, он выказал себя скорее снисходительным и мягкосердечным врагом, чем надежным другом, ибо изменял образ мыслей в любом направлении сообразно нуждам государства и требованиям минуты. Выше всех благ на свете он ценил согласие народов, общение городов между собой, единодушие в советах и собраниях. Открытых столкновений он опасался и войну начинал без веры в успех, зато был величайший искусник вести тайные переговоры и скрытно склонять на свою сторону тираннов и города. Поэтому во многих случах он, проявив решительность, вопреки всем ожиданиям добивался успеха, но, по-видимому, ничуть не реже счастливые возможности оказывались упущенными из-за чрезмерной его осторожности. Вероятно, не только среди животных бывают такие, что прекрасно видят в потемках, но днем слепнут, ибо влага, окутывающая их глаза, слишком тонка и не переносит соприкосновения со светом, – так же точно встречаются люди, красноречие и ум которых при сиянии солнца в зычных криках глашатая пропадают, но если дело вершится втихомолку и украдкой, способности их вновь обнаруживаются в полном блеске. Такая неуравновешенность есть следствие недостаточного философского образования при хороших природных задатках, которые в этом случае рождают нравственную доблесть, лишенную знаний, – словно дикий, сам по себе выросший плод. Мысль эту можно пояснить примерами.

11. Соединив свою судьбу и судьбу родного города с Ахейским союзом, Арат поступил в конницу и беспрекословным повиновением быстро приобрел любовь начальников. Хотя он сделал важный вклад в общее дело, поставив на службу ахейцам славу собственного имени и силу Сикиона, но все распоряжения очередного стратега – будь то уроженец Димы, Тритеи или какого-нибудь иного, еще меньшего города – исполнял как любой из рядовых воинов. Царь [8]прислал ему подарок – двадцать пять талантов. Арат деньги принял, но, приняв, тут же роздал неимущим согражданам на покрытие всяческих нужд, а главным образом для выкупа пленных.

12. Бывшие изгнанники были глухи ко всем уговорам и продолжали неотступно тревожить тех, в чье владение перешла их собственность. Городу грозил мятеж, и Арат, последнюю и единственную свою надежду возлагая на доброту Птолемея, решил плыть в Египет и просить у царя денег для примирения враждующих. Он вышел из Мефоны, что севернее Малеи, желая совершить плавание как можно скорее. Но кормчий не смог справиться с яростным ветром и огромными валами, катившимися из отрытого моря, судно сбилось с пути и после долгих блужданий пристало... [ Текст в оригинале испорчен. ] Адрия [9]была враждебна: она находилась под властью Антигона и приняла македонский караул. Предупреждая события, Арат высадился, покинул корабль и, в сопровождении одного из друзей, Тиманфа, успел уйти подальше от берега. Они забились в чащу леса и там провели мучительную ночь. Едва они скрылись, как к кораблю примчался начальник караула и стал искать Арата, но слуги знали, что отвечать, и обманули македонянина, уверив его, будто их хозяин сразу же бежал на Эвбею. Тогда начальник караула объявил корабль со всем грузом и рабами вражеским имуществом и наложил на него руку.

Арат был в безвыходном положении, как вдруг, немного дней спустя, ему выпала неслыханная удача: как раз у того места, где он скрывался, высматривая, не появится ли откуда помощь, бросило якорь римское судно. Оно держало путь в Сирию, но Арат уговорил судовладельца отвезти его в Карию и прибыл туда, вновь испытав на море опасности не менее грозные, чем в начале плавания. Из Карии он, наконец, переправился в Египет и нашел царя полным благожелательства и чрезвычайно довольным картинами и рисунками, которые Арат посылал ему из Греции. (Арат обладал тонким вкусом и постоянно собирал произведения лучших художников, главным образом – Памфила и Меланфа.)

13. В ту пору слава сикионской живописи была еще в полном расцвете, считалось, что она одна лишь хранит красоту неизвращенной, неиспорченной, и даже великий Апеллес, уже пользуясь громкою известностью, приехал в Сикион и, заплатив талант, вступил в круг тамошних живописцев – желая, впрочем, приобщиться скорее к их славе, нежели к искусству. Вот почему Арат, который, освободив город, уничтожил все изображения тираннов, долго раздумывал, как поступить с картиною, изображающей Аристрата. Этот тиранн жил во времена Филиппа, а картину писали все ученики Меланфа, и, как сообщает Полемон Путешественник, в работе участвовал сам Апеллес. Аристрат стоял на колеснице рядом с богинею Победы, и картина была так хороша, что Арат сперва смягчился, тронутый совершенством письма, но тотчас же ненависть к тираннам взяла верх, и он приказал вынести и разбить доску. Тогда, как передают, живописец Неалк, друг Арата, заплакал и стал просить его сжалиться, но ни слезы, ни мольбы не помогли, и Неалк воскликнул, что воевать надо против тираннов, а не против их сокровищ. «Давай оставим хотя бы колесницу и Победу, – предложил Неалк, – а самого Аристрата я уберу». Арат согласился, и Неалк стер Аристрата и на его месте написал только пальму, не решившись прибавить ничего иного. Рассказывают, что оставались видны и ноги тиранна, частично скрытые колесницей. Любовь к искусству и принесла Арату расположение Птолемея, а теперь, при близком знакомстве, царь привязался к нему еще крепче и подарил Сикиону сто пятьдесят талантов. Из них сорок Арат забрал с собою сразу и вернулся в Пелопоннес, а остальные царь разделил на части и позже постепенно пересылал в Сикион.