Пётр Азарэль - Две жизни Пинхаса Рутенберга

Рутенберг сразу же понял, что грядущая революция станет делом не кучки интеллигентов, а всего народа, утратившего веру в бога и царя. Гапону перевязали куском нижней рубахи кровоточащую рану на руке. Какой-то рабочий протянул ему шапку и пальто и он, кивнув ему в знак благодарности, надел их. Небольшой группой по задворкам и канавам добрались до дома, населённого рабочими. Один из них стал стучаться в двери квартир, но ни одна после коротких переговоров не открылась. Пинхас понял, что все боятся и надо спасать Гапона.

– Батюшка, отдайте мне всё, что у Вас есть, – решительно произнёс Рутенберг. – Если Вас станут обыскивать, ничего не найдут.

Гапон безропотно, повинуясь воле товарища, вынул из внутреннего кармана пиджака два листа бумаги. Один был доверенностью от рабочих, а второй петицией – их он нёс царю. Рутенберг сунул их в карман пальто и окинул священника взглядом.

– Вас узнают, если Вы попадётесь на глаза полиции. Нужно изменить внешность. Я думаю, нужно остричь волосы.

Гапон согласно кивнул. Рутенберг вытащил взятый утром на всякий случай перочинный нож, в котором были встроены маленькие складные ножницы. Отец Георгий покорно нагнул голову, и Пинхас стал обрезать бороду и пряди длинных волос на голове. Рабочие стояли вокруг с обнажёнными головами, очарованные этим великим постригом, и с благоговением получали в протянутые руки из его рук остриженные волосы Гапона. Теперь он был неузнаваем. Рутенберг предложил пробираться в город. На перекрёстках и переездах они наталкивались на группы солдат и жандармов. Гапона в этом случае била нервная лихорадка – он панически боялся ареста. И каждый раз Рутенбергу приходилось с трудом успокаивать его. Наконец через Варшавский вокзал им удалось преодолеть кордоны окружавших пригороды войск. Рутенберг повёл его вначале к одним знакомым, потом, заметая следы, к другим.

Вечером их проводили к Горькому, работавшему в своём кабинете. Тот, увидев Гапона, подошёл к нему, обнял и предложил ему сесть.

– Что теперь делать, Алексей Максимович? – спросил Гапон.

Горький подошёл, посмотрел ему в глаза и, стараясь ободрить сидевшего перед ним совсем растерянного человека, ласково и в то же время сурово произнёс:

– Что ж, надо идти до конца. Всё равно. Даже если придётся умирать.

В этот момент в кабинет вошёл Рутенберг. Он пожал руку писателю, с интересом разглядывавшему его, и повернулся к Гапону.

– Довольно, батька, вздохов и стонов! Рабочие ждут от тебя дела.

– Мартын, поедем к ним.

– Нет, батька, я против. Надо сказать рабочим, что ты занимаешься их делом.

– Мартын, – воскликнул Гапон, – садись, пиши! Надо скорей!

Пинхас сел на диван и, опершись на стол, не торопясь написал записку, и протянул её Гапону. Тот прочёл, одобрительно кивнул и вернул её Рутенбергу. Пинхас поднялся и вышел из кабинета. В гостиной он подошёл к ожидавшему его рабочему Семенову.

– Передай это, милый, в Нарвское отделение. Успокой людей. Скажи, отец Георгий готовит послание народу.

– Хорошо, Пётр Моисеевич, – сказал Семенов и скорым шагом вышел из квартиры.

Горький предложил отправиться в Вольно-экономическое общество, где собралась левая интеллигенция. Все ожидали выступления Гапона. Взволнованный он поднялся на трибуну.

– Братья! У меня в руках документы, которые я хочу зачитать.

Он вынул из кармана пиджака листы, переданные ему Рутенбергом, и начал читать. Закончив, оглянул аудиторию.

– Теперь мы знаем, что инициаторами расстрела являются Владимир Александрович и Сергей Александрович – дядья царя Николая. На их руках кровь сотен погибших и тысяч раненых. Я призываю вас поддержать народное восстание и помочь рабочим добыть оружие.

После выступления ему предложили написать прокламацию. Гапона увели и спрятали на квартире литератора Батюшкова. Утром Рутенберг явился к нему.

– Как дела, отец Георгий?

– Написал, как мы договорились, – сказал Гапон и протянул Пинхасу исписанный лист бумаги.

Рутенберг пробежал его глазами и взглянул на священника.

– Нужно кое-что изменить. Не возражаешь?

Гапон беспомощно развёл руками. Рутенберг переписал прокламацию, оставив нетронутыми лишь несколько фраз, и дал священнику новый текст.

«Родные. Братья товарищи-рабочие.

Мы мирно шли 9 января к царю за правдой, мы предупредили об этом его опричников-министров, просили убрать войска, не мешать нам идти к царю. Самому царю я послал 8 января письмо, в Царское Село, просил его выйти к своему народу с благородным сердцем, с мужественной душой. Ценою собственной жизни мы гарантировали ему неприкосновенность его личности. И что же? Невинная кровь все-таки пролилась. Зверь-царь , его чиновники-казнокрады и грабители русского народа сознательно захотели быть и сделались убийцами наших братьев, жен и детей. Пули царских солдат, убивших за Нарвской заставой рабочих, несших царский портрет, прострелили этот портрет и убили нашу веру в царя. …Так отметим же, братья, проклятому народом царю и всему его змеиному отродью, министрам, всем грабителям несчастной русской земли. Смерть им всем. Вредите всем, кто чем и как может. Я призываю всех, кто искренно хочет помочь русскому народу свободно жить и дышать, – на помощь. Всех интеллигентов, студентов, все революционные организации (социал-демократов, социалистов-революционеров) – всех. Кто не с народом, тот против народа. Братья-товарищи, рабочие всей России. Вы не станете на работу, пока не добьетесь свободы. Пищу, чтобы накормить себя, и оружие разрешаю вам брать, где и как сможете. Бомбы, динамит – все разрешаю. Не грабьте только частных жилищ, где нет ни еды, ни оружия. Не грабьте бедняков, избегайте насилия над невинными. Лучше оставить девять сомнительных негодяев, чем уничтожить одного невинного. Стройте баррикады, громите царские дворцы и палаты. Уничтожайте ненавистную народу полицию. Солдатам и офицерам, убивающим невинных братьев, их жен и детей, всем угнетателям народа – мое пастырское проклятие. Солдатам, которые будут помогать народу добиваться свободы, – мое благословение. Их солдатскую клятву изменнику-царю, приказавшему пролить невинную кровь, разрешаю. Дорогие товарищи-герои. Не падайте духом. Верьте, скоро добьемся свободы и правды; неповинно пролитая кровь тому порукой. Перепечатывайте, переписывайте все, кто может, и распространяйте между собой и по всей России это мое послание и завещание, зовущее всех угнетенных, обездоленных на Руси восстать на защиту своих прав. Если меня возьмут или расстреляют, продолжайте борьбу за свободу. Помните всегда данную мне вами – сотнями тысяч – клятву. Боритесь, пока не будет созвано Учредительное Собрание на основе всеобщего, равного, прямого и тайного избирательного права, где будут избраны вами самими защитники ваших прав и интересов, выставленных в вашей петиции изменнику-царю.