Пётр Азарэль - Две жизни Пинхаса Рутенберга

Головин вынул из папки чистый лист бумаги и, скрупулёзно подбирая слова, набросал текст. Закончив писать, он тяжело вздохнул и взял в руку колокольчик. На звон дверь открылась, и секретарь энергичной походкой подошёл к столу ректора.

– Подготовь-ка, любезный, этот приказ. Когда будет готов, принеси его мне. Я подпишу.

– Слушаюсь, Харлампий Сергеевич, – сказал Тимофей и, повернувшись, вышел из кабинета.

«Через год всё забудется и можно будет дать им возможность закончить учёбу», – подумал Головин и, закрыв натруженные глаза, устало откинулся на спинку стула.

Летом 1900 года Рутенберг вернулся в Санкт-Петербург. Город встретил его солнцем, зеленью парков, праздной публикой на Невском, и белыми ночами. Омытые зимними и весенними дождями фасады дворцов и тротуары блестели чистотой, а сияющий позолотой купол Исаакиевского собора был виден издалека.

За минувшие полтора года многие его связи были утрачены и забыты, и ему потребовалось время, чтобы выйти на прежних знакомых. Один из них привёл его на встречу группы «Рабочее знамя». Там он и увидел Савинкова. Друзья тепло обнялись. Им было о чём поговорить, они были молоды и голодны и вскоре уже сидели в трактире на соседней улице.

– Ну, рассказывай, Мартын, о своих приключениях. Я помню, ты поднял технологов на стачку, за это тебя тогда выгнали из института.

– Да, меня выслали из города, и я оказался в симпатичном южном городе Екатеринославе.

– Слышал о таком, – произнёс Борис. – Григорий Потёмкин его строил, и показал Екатерине Великой во время их поездки по Новороссии. Ей очень понравилось.

– А ты неплохо знаешь историю, – улыбнулся Пинхас. – Так вот, мне помогли устроиться чертёжником на Александровский Южно-Российский металлургический завод. Потом меня заметил один либерал и порекомендовал на Екатерининскую железную дорогу. Там сблизился с социал-демократами, но их «катехизис» большое впечатление на меня не произвёл. Они больше склонны к легальным ненасильственным методам борьбы. Но я уже убедился, что самодержавие этим не сломить. Списался с Дмитриевым, приятелем из Технологического, и он позвал меня сюда. А ты чем занимался всё это время, тебя ведь тоже арестовали?

– Меня и многих моих товарищей отчислили тогда из университета. Я уехал в Германию. Пригодилось знание немецкого, и год я проучился на юридическом в Берлине и Гейдельберге. Но не мог я сидеть без дела в эмиграции и участвовать в пустопорожних дискуссиях. Потому вернулся и поселился у старшего брата. Всё идёт к тому, что все группы и кружки скоро объединятся в партию.

Они насытились мясной солянкой и кулебякой и с видимым удовольствием предались воспоминаниям.

– Образование не хочешь закончить? – спросил Борис.

– Думаешь, меня восстановят после бунта, который я с товарищами у них учинил?

– Попытайся, я слышал, некоторых приняли обратно.

– Пожалуй, стоит попробовать, – сказал Пинхас.

Друзья расплатились с трактирщиком и вышли на улицу.

– Рад был встрече, Мартын Иванович.

– Я тоже, Борис.

– Ну, пока. Я должен ехать. У меня свидание с прекрасной дамой.

Приятель поднял руку и вскоре сел в остановившуюся пролётку. Пинхас махнул ему на прощанье и остановился в задумчивости. Потом перешёл на другую сторону улицы и вызвал пролётку.

– Подбрось-ка меня, любезный, к Технологическому институту, – сказал он ямщику.

– Извольте, барин, – кивнул тот, натянул поводья, и лошадь проворно побежала по залитой солнцем улице.

К большому удивлению, в институте его восстановили. Сказались его значительные успехи в учёбе, и, возможно, отсутствие у полиции серьёзного компромата на него за время пребывания в Екатеринославе.

На следующий год Рутенберг окончил институт и получил диплом с отличием. Теперь у него было право проживания в городе, которое приобрёл благодаря полученному им высшему образованию. Молодой инженер, ещё не обременённый семьёй, вскоре нашёл работу и погрузился в манящую, но полную опасностей подпольную жизнь.

Идеи социал-демократии не убедили его в том, что они указывают верный путь для России. Большинство людей, с которыми он сейчас сотрудничал, были социалистами-революционерами. Он уже ощущал себя космополитом, человеком мира, забылись его прежние переживания горестей и страданий соплеменников и всё больше и сильнее чувствовал он духовную связь с русской интеллигенцией. И не важно, какой национальности были люди, освобождению которых от гнёта государства он посвятил свою жизнь. Революция, думал он, сметёт все национальные различия и это будет уже другой, единый народ, имя которому человечество.

Однажды на собрании он увидел миловидную молодую женщину, принесшую с собой большую связку книг. От них ещё пахло свежей краской и конторским клеем. Она разложила их на столе и предложила всем присутствующим купить. Пинхас присмотрелся к ней и вспомнил. Да, это она вступилась за студентов, которых он и Дмитриев вывели на площадь возле Технологического института. Рутенберг подошёл к столу и взял книгу.

«Г. В. Плеханов. О социальной демократии в России», – прочёл он про себя и посмотрел на неё.

– Я куплю, – сказал он. – Сколько она стоит?

– Двадцать копеек, – ответила она и окинула его острым изучающим взглядом.

– Меня зовут Пинхас.

– А меня Ольга.

– Очень приятно, Ольга. Я хотел бы предложить Вам свою помощь. Книг-то много, боюсь, продать их все не удастся.

– Хорошо. Подождите меня на выходе.

Осень нагрянула стремительно, и порывистый ветер вздымал полы пальто и гнал по небу рваные клочья серых облаков. Она появилась в полушубке и лисьей шапке. Он протянул руку и подхватил тяжеловатую связку книг.

– Спасибо, Пинхас. Моя контора недалеко отсюда. Я оставлю книги там.

– Я узнал Вас, Ольга. Вы помните событие весной два года назад возле Технологического института? Вы бросились защищать нас от полиции.

– Так Вы там были? А я увидела, как вас бьют шашками и нагайками, и возмутилась. Меня тогда арестовали, как «нарушительницу» общественного порядка, отвели в участок и возбудили дело о «сопротивлении властям при исполнении ими служебных обязанностей». Меня осудили на полгода тюремного заключения. Дело удалось передать на пересмотр в Судебную палату. Защитником был приглашён знаменитый адвокат Оскар Грузенберг. Благодаря ему приговор смягчили, и я отсидела только две недели.

– Мы, Ольга, выбрали такую жизнь, что нам могут потребоваться хорошие адвокаты, и не один раз.

– Да, это верно, Пинхас.

Пока они шли, Ольга рассказала, что является владелицей издательства «Библиотека для всех», специализирующегося на выпуске просветительской и революционной литературы. Ветер дул им в лицо, и он увидел, как у неё зарделись щёки и лоб, и это придавало ей в его глазах особую симпатию.