Хэзер Дьюи Макадэм - Их было 999. В первом поезде в Аушвиц

Из-за шока многие из выживших плохо помнят, что происходило в казарме. Марги Беккер припоминает, как она чистила картошку и протягивала еду одной из подруг, сожалея при этом, что «дает ей некошерную пищу». Девушкам, которых отправили тушить капусту на обед, приказали выдавать ровно по 150 граммов хлеба на человека – кусок размером с девичий сжатый кулак.

Другим велели заняться уборкой. Эдита с Леей, еле сдерживая слезы, ползали на четвереньках, скобля полы и стены.

«Нам так никто и не сказал, что мы тут делаем, – вспоминает Эдита. – Выдали тряпки со швабрами и приказали вычистить казарму. Ну мы и чистили. Мы спрашивали себя: вот это оно и есть? Та работа, которую мы должны выполнять? Не так уж и плохо, но казалось странным, что чуть не 200 девушек согнали чистить какие-то казармы. Зачем столько? Мы ничего не знали».

А потом из Прешова прибыли еще 224 девушки, семидесяти четырем из них, включая Магду Амстер, не было еще двадцати.

«Понимаете, – продолжает Эдита, – наше настроение описать довольно трудно, поскольку семнадцатилетняя девочка, если она не полная дура, смотрит в будущее с куда большим оптимизмом, чем женщины постарше. Несмотря на весь наш страх, на чувство незащищенности, мы все равно были настроены оптимистично».

Она и другие девушки, слушая приказы, размышляли: «Может, это и впрямь всего лишь работа? Может, что-то вроде особого задания? Такая вот работа, не слишком уж страшная и трудная? Мы же не знали. Откуда нам было знать? В то время никто еще не слышал об Аушвице. Его еще не существовало в природе!»

В группе из Прешова были две женщины средних лет, их звали Фанни Гроссман и Этела Вильдфор, обеим – по 45. Нам неизвестно наверняка, но они, скорее всего, поехали вместе с 18-летней Руженой Гроссман и 19-летней Мартой Вильдфор – вероятно, это были их дочери.

В правительственном указе ясно и недвусмысленно сказано, что регистрировать будут только молодых незамужних женщин. Тогда что же Фанни с Этелой – а вместе с ними еще 27 женщин средних лет, которые съехались в казарму к концу недели, – делали в первом транспорте? Причем прибыли они из разных мест. Семеро – из Прешова, четверо – из Гуменне, родного города Эдиты, трое – из Левочи, и одна – ее привезли на автобусе – из Стропкова.

Возможно, некоторые из них заранее решили, что отправятся вместе, но о мотивах остается лишь догадываться: то ли это был акт сопротивления (они поехали, дабы занять места дочерей или племянниц), то ли – акт солидарности (не хотели оставлять своих девочек без присмотра и защиты)? А может, эти женщины были не замужем и никаких родственных связей с девушками не имели. Нам это попросту не известно. Но все же поразительно, как они там оказались. Их имена стоят в списках, их зарегистрировали, и поэтому не исключено, что с их стороны это был маленький бунт, который могли учинить лишь женщины. У мужчин не вышло бы добровольно занять места дочерей или сестер. И когда они со своими чемоданами явились на вокзал или автостанцию, никаких возражений не последовало.

Тут возникает вопрос. Если их не было в изначальном списке, то как они зарегистрировались? Назвали имена дочерей или других родственниц, вместо которых собрались ехать? Или назвали свои настоящие имена и объявили о добровольном решении? В любом случае, когда список уже отпечатали и квоту выполнили, их никто не прогнал.

То есть эти благочестивые, религиозные женщины стояли перед гардистами… и называли свои имена и возраст: Этта Галатин, 40 лет; Маргита Глюк, 45; Ленка Нойман, 42; Фанни, Павла, Илона, Режи… 58-летняя Этела Ягер была самой старшей и самой одинокой – единственная в транспорте, кого звали по фамилии, и единственная из деревеньки, которой сейчас больше нет на карте [27] Этот случай нельзя назвать исключительным. Некоторые другие женщины тоже были единственными представительницами своих деревень. Многие деревни исчезали: их либо снесли, если население состояло целиком из евреев, либо они с годами поглощались более крупными селами. . Как она-то оказалась в эшелоне? Может, поехала вместо внучки?

Был ли это с их стороны акт сопротивления правительственным приказам, или же они ехали в знак солидарности с дочерьми, – нам об этом не известно. Тихое мужество этих женщин говорит об их духе, они совершили настоящий, хоть пока и не признанный, подвиг. Никто из них не выжил.

В истории первого транспорта был и другой акт сопротивления, о котором осталось куда больше документальных свидетельств. В пограничном городке Бардеёв 300 девушек должны были 20 марта явиться в школу и там переночевать. Однако накануне, 19 марта, рабби Леви обсудил с местными врачами, доктором Гроссвиртом и доктором Моше Атласом, одну рискованную затею. Он попросил их ввести некоторым девушкам двойную дозу вакцины от тифа, чтобы к утру у них началась лихорадка. Врачи так и поступили, объявив наутро об эпидемии тифа. Местные власти закрыли еврейский район Бардеёва на карантин, а все живущие в городской черте девушки были немедленно освобождены от регистрации на «работы». Им запретили даже приближаться к школе.

Субботним утром, после ночевки в школе, около 200 девушек из окрестностей Бардеёва сели в пассажирский поезд до Попрада. Но среди них не было ни одной – из самого города [28] Список бардеёвских девушек, не поехавших в тот день в Аушвиц, опубликовала в 2017 г. местная газета на 75-ю годовщину отправки первого транспорта. Они либо спрятались, либо сбежали в Венгрию. К сожалению, мы ничего не знаем об их дальнейших судьбах. Некоторых из них наверняка схватили и депортировали позднее, но некоторым удалось скрыться и пережить холокост. .

Но Конке по-прежнему требовалось обеспечить квоту по доставке девушек – пять тысяч в течение недели, – и этим можно объяснить тот факт, что глашатаи стали зачитывать прокламации даже в совсем крошечных городках.

«Глашатаи не всегда отличались расторопностью, – говорит Эдита. – Они ездили по деревням, стуча в свои барабаны, но деревень было слишком много, и для оглашения очередной новости им порой требовалось несколько дней».

Однако с первого объявления прошло уже две недели. Потерпев неудачу в Бардеёве, Конка со своей шайкой были вынуждены искать пригодных к депортации молодых, незамужних женщин в других местах.

Семьи в Гуменне, Прешове и других подобных городах располагали временем на подготовку – или на побег, – а вот по девушкам в городках поменьше удар наносился внезапно, и этот метод оказался весьма эффективным. В Стропкове бóльшую половину населения составляли евреи. У них имелась своя синагога с ешивой, а в самом городке – несмотря на повсеместную нищету в сельских районах – был оживленный рынок и собственный рабби. В окрестных долинах крошечные деревеньки порой состояли всего из одной-двух еврейских семей.