Миранда Зомберг - Быть Мирандой. Как я стала собой, изменив пол

Затем была психушка. Само здание с решетками на окнах внушало леденящий ужас. Отца привязывали ремнями к кровати. Помню, как мы приносили ему продукты, которые надо было упаковать особым образом, чтобы проверяющие могли все досмотреть.

Мне казалось, что папу вылечат и все изменится. Однако ничего не менялось. По крайней мере, проблески длились не дольше недели.

Наша жизнь становилась все хуже. Отец терял человеческие ориентиры. Мама была постоянно избита. Мы ездили с ней за дозой для него. Я знала, как вести себя, если нас остановит милиция. Нужно было говорить, что меня тошнит, и, отбегая как можно дальше, выбрасывать «чеки» с героином.

Мама пыталась уходить от отца. Однажды ночью мы собрали кое-какие вещи в огромную клетчатую китайскую сумку. Мать прихватила большой кухонный нож на всякий случай, и на попутках мы доехали до бабы Гали в Тельму, которая находилась в двадцати километрах от Ангарска.

Естественно, нас возвращали. Я уверена, что и маме не хотелось расставаться с жизнью, к которой она привыкла, – в ней определенно были свои плюсы. Я тоже довольно быстро начинала скучать по бабе Кате – у нас с ней была и сохраняется сильная связь. И, как вы сами понимаете, все начиналось сначала…

Состояние отца ухудшалось в геометрической прогрессии. Он уже был готов променять на наркотики всё и всех. Начались звонки. Мы с мамой по второму домашнему телефону подслушивали разговоры отца. Звонила его любовница. Да, вот так, в открытую. Она спрашивала, любит ли он ее… Ха! Наивняк. Мама держала лицо, но нам обеим было понятно, что это конец.

Не знаю, дали ли маме карт-бланш эти звонки, но в ее жизни снова появился Андрей. Помните, я рассказывала о нем? Они были когда-то вместе.

Началось это так. Мы с мамой, как обычно, приехали в гости к Оле и Эле. И пока я играла со своей сестрой, пришел мужчина – высокий голубоглазый блондин, полная противоположность отцу. У него были резкие, угловатые движения. Он подошел к нам с Элей и подарил по киндер-сюрпризу.

Я была в недоумении. Но мама расцвела: она выглядела такой прекрасной, как никогда прежде.

Когда мы сели в машину, мама заплакала: «Я люблю его». Но это было понятно и без слов. Я пообещала никогда не говорить о нем при папе. Мне можно доверять секреты.

Андрей стал часто появляться. Он старался меня расположить к себе. Сначала встречи проходили в присутствии Оли и Эли. Он подарил нам модные тогда электрические щетки: мне в виде красной машинки, а Эле розовую с принцессой. Мне хотелось поменяться. Вот папа знал, что мне нужно дарить куклы, а не уродливые машинки…

Тогда же у меня появился настоящий парик. У меня и раньше были парики из «дождика», но мне хотелось настоящие длинные волосы. Мои желания уже ни у кого не вызывали удивления. Я всегда, буквально с подгузников, любила переодеваться в учительниц, медсестер, принцесс, да и просто разгуливать на каблуках. И вот мама купила мне парик из очень длинных, как мне тогда казалось, каштановых волос с челкой. Его примерил Андрей и стал копией Димы Маликова, которого мы с мамой обожали слушать в машине. Парик стал моей любимой игрушкой. Помню, каким он был на ощупь, как пах чем-то сладковатым. Он был моей идеальной прической, с чуть подкрученными кончиками вовнутрь.

Андрей до сих пор вызывает у меня множество вопросов. Я видела, что он не так состоятелен, как мы. Он работал охранником в ресторане, у него не было машины. Мама привыкла к другому. По рассказам я знаю, что у Андрея раньше была женщина – «чокнутая истеричка», которая набрасывалась на него и расцарапывала ногтями. Но ее двоих детей он любил как собственных, особенно девочку, которая была чуть постарше меня.

Андрей показывал мне фотографии своей дочурки, и мне запомнился портрет, выполненный по его заказу. Это была огромная картина, на которой лицо девочки было дописано к фигуре леди в шикарном зеленом бархатном платье на кринолине. Я надеялась, что он закажет и для меня такой же.

Но Андрей сделал совсем другой подарок. Ни за что не угадаете какой. Это был огромный мадагаскарский таракан! Он притащил его в стеклянной банке. И мы с мамой принесли его домой. Папа был в шоке. Он хотел выбросить это чудовище. Но надо было избавляться от другого таракана, покрупнее. Забавно, но этот рыжий уродец по имени Яша жил с нами еще долго и даже пролетел несколько тысяч километров в нашу новую жизнь.

Однажды папа, мама и я что-то смотрели дома. Вдруг у отца глаза налились кровью, и он спросил: «Сыночка, а с кем это вы ездите на машине? Кто это?» Мы с мамой поняли, что попали в капкан.

– С Олей и Ингой, папа, – ответила я.

– А дядя с вами ездит?

– Нет, папа, ты что, – еще никогда в жизни я не старалась выглядеть так убедительно.

Не очень помогло. Он, как всегда, отвел маму в спальню, закрыл за собой дверь. Классический сценарий: звуки ударов, невнятные мамины слова сквозь слезы, хлопанье дверьми, и мама плачет на коленях. На этот раз было особенно жестоко: он оттаскал ее за волосы, а в очках она потом ходила недели две, скрывая жуткие синяки под глазами. Этот урод бил ее распухшими от наркоты кулачищами.

Кто-то видел, как Андрей садился в нашу машину. Ангарск – небольшой город, а у отца было полно приятелей. Неудивительно, что поползли слухи.

На этот раз мама решилась бесповоротно. Было лето. Баба Катя лежала в больнице после серьезной операции. Папа тоже лег в очередную больницу.

К нам домой пришел Андрей и разобрал часть мебели, а ночью ее загрузили в грузовик и куда-то отвезли. Мы закрыли за собой двери. Я спустилась вниз и посмотрела на дверь нашего подъезда. Мы уже не вернемся сюда никогда. По крайней мере, вместе.

В ожидании отправления я кружилась, глядя на звездное небо. Оно казалось очень низким, и каждое созвездие было легко рассмотреть. Этот Ковш – Большая Медведица. Бабушка Галя научила меня распознавать созвездия.

К бабушке Гале мы все и поехали – мама, я и Андрей. Бабушка все спрашивала у мамы, уверена ли она в том, что делает. Баба Галя любила моего отца, и ей совсем не нравился Андрей. Мы сидели на летней веранде. Вокруг были чемоданы – и чувство разрушения. О господи! Я бы ни за что не вернулась снова в тот период своей жизни.

Да, мне жалко себя, жалко маму. Ее никто не поддержал, не подсказал пути лучше, чем сбежать в неизвестность. Ею овладел страх за свою жизнь. Отец мог бы убить ее во время очередного «прихода». А любовники были у обеих ее подруг. У Инги был совершенно дурацкий Гена, который сразу предупредил, что не готов ее принять от мужа с двумя детьми. У Оли был Руслан, который потом погиб. И что? Обе до сих пор остаются со своими мужьями. Мама, а ты? Тебя нет большую часть моей жизни. А мое сердце осталось с незаживающими ранами, и когда я начинаю вспоминать, эти раны кровоточат, как будто я сдираю с них корочки.