Ольга Чернова-Андреева - Холодная весна. Годы изгнаний: 1907–1921

Много лет спустя, по указанию знакомых, летом 1921-го, мы с Наташей нашли Софью Исааковну в Москве – одинокую, потерянную, нищую. Ее умерший муж, Сакер, был родственником молодого Каннегисера 62, убившего Урицкого 63в 1918 году. Соне пришлось бежать из Петрограда и долго скрываться.

Мы разыскали ее в большом неряшливом общежитии, устроенном в помещении бывшего ресторана Тестова, где она жила впроголодь. Она работала переводчицей при съезде III Интернационала в Москве, и работа ее кончилась.

Мы взяли ее к себе в комнату на квартиру Михаила Львовича Винавера, стоявшего тогда вместе с Е.П. Пешковой во главе Политического Красного Креста, где мы тогда жили. Нам удалось спасти ее от голода, одеть (она ходила в лохмотьях), и мы вернули ее к жизни. Квартира добрейшего Михаила Львовича и после нашего отъезда из России продолжала служить пристанищем многим “потерпевшим крушение” в ленинские и сталинские годы.

Думая о Софии Исааковне, я вспоминаю, как она однажды в Москве, в 1921-м заговорила со мной и Наташей о женском очаровании. Она привела рассказ Анатоля Франса “Царица Савская” и живо описала нам эту царицу, ехавшую к царю Соломону на слоне, с караваном верблюдов, везущих ее уборы и драгоценности, с толпою слуг и рабов, с музыкантами, фокусниками и ручными обезьянами. И вот царица, которую встретил Соломон, по какому-то капризу не захотела остаться, не спустилась на землю, мгновенно повернула назад и уехала со всем своим караваном, слонами и верблюдами.

– Какое в подобной женщине должно быть обаяние, какое неотразимое притяжение! – сказала тетя Соня.

Только впоследствии я сопоставила исчезновение Евгения с этим рассказом о библейской царице.

В 1969 году Ираклий Андронников навестил нас в Женеве. Один из присутствующих при этом свидании, глядя на портрет моей бабушки в молодости, спросил меня, кто это. Услыхав имя Колбасиной, Андронников вскинулся. Оказалось – может быть, единственный в России, – он помнит С.И. Чац- кину и слышал от нее о Евгении и его трагическом исчезновении.

После того как дядя Евгений пропал без вести, Софья Исааковна, оставшись одна в Петербурге, вышла замуж за присяжного поверенного Сакера, образованного и состоятельного человека, который продолжал ее баловать, как ее баловал отец. У них был один из самых блестящих литературных салонов Петербурга, и на их квартире собиралась редакция журнала “Северные записки”, который они издавали. Жизнь Сони начиналась после полудня – зимой короткий северный день уже сменялся сумерками; вечерние встречи в гостиной с пылающим камином продолжались до утра, и гости расходились на заре. Вся петербургская элита посещала эти вечера. Многие известные литераторы и начинающие писатели читали свои произведения.

В 1913 году маму – редкую гостью из-за границы, с ореолом революционерки – встретили очень горячо. По делам журнала “Заветы”, редактором которого был В.М. Чернов, мама часто бывала у Иванова-Разумника 64, очень близкого к эсерам, и у него видела Александра Блока. Она бывала у Ремизовых; она знала раньше Алексея Михайловича и высоко ценила его как писателя, не соглашаясь с общим мнением революционной среды, считавшей его непонятным декадентом. У Сакеров мама познакомилась с М.М. Пришвиным.

В Париже, уже в 1920-х годах, Алексей Михайлович Ремизов, шутя, рассказывал нам, как зимой 1913-го к нему в Петербурге прибегал Пришвин и говорил, задыхаясь, о вечерах в редакции “Северных записок”: “Там зажженный камин, там белые медвежьи шкуры, там Ольга Елисеевна…” А.М., которому очень нравилось редкое отчество мамы, прозвал ее “Лесевна”, от слова “лес”.

Недели проходили быстро, и маме надо было возвращаться: по многим признакам круг полицейского надзора стал сужаться – к Чацкиным несколько раз наведывался дворник, и мама замечала за собой “провожатых”. А в Алассио мы ждали ее – без нее захворал Вадя и все не мог поправиться. Мы все четверо очень скучали по маме; у нас даже образовалась привычка – выбегать на дорогу и смотреть вдаль в сторону городка: не едет ли она на извозчике?

Мама вернулась незадолго до наступления нового, 1914 года. Она привезла всем кучу подарков: русские деревянные изделия, которые продавались в московском кустарном музее, игрушки, книги и сладости – халву, рахат-лукум и клюкву в сахаре. Приезд мамы наполнил дом оживлением и радостью.

Но вскоре обнаружилось, что Вадя серьезно болен; местные врачи не сразу распознали у него туберкулезный процесс. Временами казалось, что наступает выздоровление; он вставал с постели и начинал жить нормально. Затем у него снова поднималась температура, и его опять укладывали.

После путешествия мамы довольно осторожная слежка агентов Охранки за нашим домом явно усилилась. Еще в Феццано нашу семью навещали под тем или иным видом ее представители. Некоторые из них осторожно приближались к няне и заводили с нею “дискретный” разговор о ее “господах”. Нянин юмор был неистощим, и после этих “бесед” она смешила весь дом, пересказывая свои ответы:

– Мой барин сродни Столыпину – важные люди…

В Алассио тоже часто появлялись шпики в виде итальянских или русских журналистов. Они проникали в сад сквозь незапертые ворота и старались вступить в разговор с кем-нибудь из домочадцев.

Хуже всего было то, что агенты Охранного отделения проникали в товарищескую среду социалистов. Так, двое из них приехали к нам в Феццано на велосипедах из Кави. Их почти не знали у нас, но встретили сердечно, и они прожили в нашем доме целую неделю. У меня сохранились юмористические фотографии, снятые плохим аппаратом и пожелтевшие от времени: Виктя, Вася Сухомлин и Борис Давыдович Кац встречают усталых путников, поддерживают их под руки и ведут велосипеды. Юрий и Александр одеты в полосатые фуфайки велосипедистов того времени, Александр – в летней полотняной шляпе грибком. После революции, когда были вскрыты архивы Охранки, оказалось, что оба они были на службе тайной полиции.

Незадолго до войны 1914-го Вася Сухомлин, проходя по центру Алассио, заметил за собой слежку. Это повторялось несколько раз, и Вася решил попробовать их снять, и каждый раз, отправляясь в город, он брал с собой фотографический аппарат. И вскоре, заметив двух субъектов, нагло шедших за ним по главной площади, он, резко повернувшись, направил на них аппарат. Один из агентов мгновенно выхватил из кармана револьвер и, угрожая, побежал за Васей. В это время по площади, безлюдной в жаркие часы “сиесты”, ехал наш знакомый извозчик по имени Мансуэто – наш большой приятель. Увидев эту сцену, он быстро подъехал к Васе, который успел вскочить в его экипаж. Мансуэто хлестнул лошадь и, свернув в переулок, умчал Васю от разъяренных сыщиков.