Михаил Кунин - Отец Александр Мень

Вот как вспоминает об этом сама Мария Витальевна:

«…Елена Семеновна смотрела на него (Александра) как на свое чадо, которое она посвящает Богу. Это было заложено в начале его существования.

Отец Серафим непосредственно следил за ростом этого младенца, посвящаемого Богу. Он даже говорил Елене Семеновне, что он будет большим человеком. Елена Семеновна соответственно своим убеждениям создавала дома атмосферу проникновенной христианской жизни, которая продолжалась каждый момент. И это безусловно была та атмосфера, в которой воспитывался отец Александр. Вера Яковлевна, хотя она тем же дышала, была воспитательницей его в другой области – она развивала его умственные способности. Следила за его умственным развитием, преподавала ему языки, знакомила с литературой, с искусством. Духовной воспитательницей отца Александра считается его мать. Я постоянно там бывала, и многие разговоры велись в присутствии детей, и общая молитва, и препровождение праздников. Такая была живая атмосфера. Алик рос на моих глазах. Он был удивительным ребенком, очень талантливым. В нем рано обнаружилась способность к обобщению. И я была непосредственной свидетельницей – когда ему было около 4-х лет, то в моем присутствии, едва научившись писать печатными буквами, – первое, что он написал – “Не будь побежден злом, но побеждай зло добром”. В таком возрасте и такая формулировка! Конечно, он не раз слышал, когда читали послания апостолов и Евангелие.

С Евангелием он познакомился через чтение, такая была очень полезная книга, “Евангельская история”. Эта книга была у меня, я с ним ее читала. Потом он очень скоро черпал уже из непосредственных источников – Библии, Евангелия».

Из воспоминаний Анны Корниловой: «Занимались вначале по книге Б. И. Гладкова “Евангельская история”. Текст был составлен из высказываний евангелистов и богато иллюстрирован воспроизведениями картин русских и западноевропейских художников. Перекладывая содержание отдельных сюжетов на язык, доступный детям, Маруся делала акцент на духовном – так запомнилось “Введение во храм Пресвятой Богородицы”: восхождение трехлетней девочки по высоким ступеням храма. Рассказ сопровождался рассматриванием иллюстрации с одноименной картины Тициана. В других случаях акцент переносился в нравственную сферу: особенно поучительной представлялась “Лепта вдовицы”. На картинке были изображены богатые жертвователи, которые опускали в церковную сокровищницу крупные суммы денег, и бедная молодая вдова с ребенком на руках, та, что положила последние две лепты. Но ее жертва на весах вечности превысила все остальные, “ибо все клали от избытка своего, а она от скудости своей положила всё, что имела, всё пропитание свое”. Именно в этом евангельском ключе и объяснялось нам, как надо творить добро: если ты отдал просто лишнее или не крайне нужное тебе, – это не считалось добродетелью, а вот отдав самое необходимое, поделившись последним, – ты сделал доброе дело. И это объяснение – прочно, на всю жизнь – входило в сознание».

Трудно переоценить значение духовного руководства отца Серафима для маленького Алика Меня и самых близких ему людей. Ни Елена Семеновна, ни Вера Яковлевна после крещения не принимали без его совета и благословения ни одного важного решения. Его горячее участие в их жизни началось задолго до их встречи и продолжалось в очной или заочной форме до конца его жизни. Его любовь и благословение чувствовали они и после его смерти… «Удивительное понимание чужой души было у батюшки не только чуткостью душевной, но и духовным дарованием», – сказала об отце Серафиме Вера Яковлевна, выразив ту важнейшую черту своего духовника, которую в полной мере воспринял и унаследовал и Александр Мень.

«Батюшка отец Серафим служил всегда медленно, торжественно, очень спокойно. Черная мантия, епитрахиль, белоснежная волна волос. Он стоял перед аналоем, иногда в свете одной только лампады, перед образом Божией Матери (Владимирской) как олицетворение жизненности той Церкви, которую пытались переделать или уничтожить. Каждый новый день был под вопросом, каждый стук в дверь или в окно отзывался в сердце началом мученического пути», – вспоминает о нем Мария Желновакова, дочь неоднократно побывавшего в заключении духовного писателя Сергея Иосифовича Фуделя.

Вот рассказ Веры Яковлевны:

«Приехав к батюшке, я чувствовала, что весь мир остается где-то в стороне. Во время богослужения, кроме меня, присутствовало часто всего два-три человека. Батюшка стоял совсем близко, и всё богослужение от начала до конца проходило передо мной. Батюшка служил в этой своеобразной обстановке так же, как он служил прежде в большом, переполненном народом храме. И это поразительное несоответствие между совершаемым богослужением и внешней обстановкой, в которой оно совершалось, с чрезвычайной остротой подчеркивало глубокое, объективное, космическое значение литургии, которая должна была совершаться независимо от того, сколько человек на ней присутствует, так же как прибой морских волн не может приостановиться из-за того, что нет свидетелей. <���…>

Совершая богослужение в своих “катакомбах”, батюшка выполнял какую-то большую историческую миссию: он охранял чистоту Православия. Это убеждение придавало особый колорит всей его деятельности: он не был изгнан – он ушел сам, он не выжидал, а творил, он трудился не для этой только узкой группы людей, которые могли видеться с ним в этих условиях, но для Церкви, для будущего. Но он ни на минуту не забывал и живых людей. Стоя возле батюшки во время богослужения, я знала, что он чувствует мое состояние в каждый момент и старается помочь мне. Мне было спокойней от того, что он понимает всё и не дает мне ошибиться.

Слова псалмов и молитв оживляли маленький домик, так что казалось, что самый воздух, предметы и стены участвуют в богослужении. Звуки поднимались ввысь, окружали образ Божией Матери и наполняли собой всё. <���…>

Приходилось удивляться широте его сердца. Он, кажется, готов был принять всех. Отношение батюшки к каждой человеческой душе можно было бы определить одним словом – “бережность”. Когда придешь, бывало, к батюшке с неразрешенными вопросами или с большой тревогой в сердце, батюшка прежде всего перекрестит это самое волнующееся сердце и тревога исчезнет, а затем начнет объяснять непонятное с ласковым обращением: “Чадо мое родное!” И так станет на душе от этих слов, что, кажется, готов встретить все испытания.

Вместе с тем батюшка никогда не старался смягчить трудности внешние и внутренние. “Когда Алик был маленький, мы кормили его манной кашей, а когда стал подрастать, стали давать ему и твердую пищу, – говорил мне батюшка. – Так же и вы. Сейчас вам многое трудно, а дальше еще труднее будет”. Это было просто и понятно.