Наталья Петрова - Пионеры Русской Америки

Как гласит надпись на надгробном памятнике Шелихову в Иркутске, с 1773 года он жил в Сибири. Причина его переезда – еще одна загадка. Что заставило Григория Ивановича покинуть родные места и отправиться на край света? Один из первых его биографов К. Т. Хлебников ничего не говорит об этом, а другие исследователи высказывают самые разные предположения: разорение отца; боязнь быть отданным в солдаты и связанное с ней желание скрыться из города; эпидемия чумы, унесшая жизни его матери и брата. Все эти факторы вполне могли подтолкнуть Григория к отъезду, но ни один из них не объясняет, почему он уехал именно в далекую Сибирь.

Конечно, продажа москательного товара – дело спокойное и вполне предсказуемое: день за днем жизнь течет в рутине мелких сделок. Иное дело торговля за морем: там и преодоление расстояний, и риск, и борьба с конкурентами. Здесь нужен характер особый, авантюрный. Недаром в Европе и Северной Америке людей, ведущих крупную торговлю по всему миру, вполне официально называли «купцы-авантюристы».

Иркутский генерал-губернатор писал в 1794 году, что Шелихов уже 22 года занимается «морскими купеческими делами». Значит, отсчет его сибирской жизни действительно нужно начинать с 1772 или 1773 года.

Огромные, сказочные прибыли приносила в те годы заморская и заокеанская торговля. Французская Вест-Индская компания, перевозившая табак из Америки во Францию, имели барыш от 150 до 500 процентов. Но, как говорится, за морем телушка – полушка, да рубль перевоз. Чтобы доставить меха, сандаловое дерево или табак из колоний, нужно было зафрахтовать корабли, нанять людей, закупить продовольствие и товары для обмена с туземцами. Вездесущие голландские, английские и французские купцы уже при открытии Нового Света подсчитали: морская торговля только тогда возвращала вложенные в нее средства, когда начальная стоимость товара возрастала не менее чем впятеро. Как писал из Гоа один голландский путешественник и «немного шпион», «я весьма был склонен совершить путешествие в Китай или Японию, каковые отстоят отсюда на то же расстояние, что и Португалия, т. е. тот, кто туда отправится, пребывает в пути три года. Ежели бы только у меня было две-три сотни дукатов, их легко было бы превратить в 600 или 700. Но затевать такое дело с пустыми руками почитаю я за безумие. Следует начать сносным образом, дабы иметь прибыль».

Шелихов в разговорах со своим будущим зятем Н. П. Резановым вспоминал времена, когда морской пушной промысел только начинал притягивать взоры купцов. «Возвращение судов сих (участвовавших в экспедиции Беринга – Чирикова в 1740–1741 годах. – Н. П .) с верными известиями об обилии звериных промыслов в местах, ими отысканных, родило в сибирских звероловах охоту к мореплаванию», – писал Резанов, «чрезвычайный посланник ко двору японскому». Купцы нанимали мастеровых, которые сооружали небольшие одномачтовые плоскодонные суда, крепили – «шили» – их китовым усом (отсюда, возможно, и название «шитик»), наращивали досками борта, мастерили палубу. Управляли шитиками сначала казаки, побывавшие в экспедициях с флотскими офицерами, потом и сами промысловики, кто посмелее. Компас да хорошая память – вот и всё, на что полагались мореходы-самоучки. Когда голландцы и англичане увидели эти наспех сколоченные посудины, они были потрясены смелостью русских, рисковавших выходить на них в океан. Но те и в океан выходили, и необходимый опыт приобретали, и новые земли открывали.

«Приобретение корысти привлекло наконец в Сибирь множество людей и из середины России, – вспоминал Резанов свои разговоры с Шелиховым. – Города Якутск и Охотск наполнялись предприимчивым купечеством, и слух чрез возвратившихся промышленников… возбудил в поселянах северных губерний охоту вступать в морские промыслы, невзирая на трудности и опасности…» «Промышленниками» или «промышленными» называли тогда охотников, вольных крестьян или уходивших на заработки крепостных-отходников – тех, кто промышлял охотой на пушного зверя. Их-то и нанимали предприимчивые купцы для дальних плаваний.

Известия о баснословных барышах, которые приносил «морской пушной промысел» в Америке, влекли купцов из Вологды, Тотьмы, Каргополя, Устюга, городов Черноземья и Центральной России в Сибирь и далее, в «земли незнаемые». Самой прибыльной была торговля шкурками калана или, как называли его тогда, морского бобра.

Калан – животное необычное. Впервые его внешний вид и повадки описал немецкий натуралист Георг Вильгельм Стеллер, участник камчатской экспедиции Беринга. Само слово «калан», вероятно, пришло в русский язык из корякского – местные охотники именовали зверя «калагой». Англичане называли его «sea otter» – «морская выдра», русские промысловики – «морской бобр», различая новорожденных «медведок» и годовалых «кошлаков». Самки калана вынашивают детенышей около семи месяцев, рожают одного, редко двух, очень долго их кормят и опекают. Большую часть времени животные проводят в воде – они быстро плавают и глубоко ныряют за рыбой, креветками, кальмарами и морскими ежами. На ходу есть не любят – собирают свою добычу в особые карманы под ластами, а затем ложатся на спину в спокойном месте, на мелководье, достают из кармана добытое и поедают. Ночью и во время штормов они стараются оказаться близ берега. Поймать калана в воде непросто – это хорошо умели делать только туземцы, – но на берегу его слух и обоняние не так остры.

Каланы очень дружелюбны и спокойны; расположившись группами на берегу, они доверчиво встречали первых людей. Почуяв опасность, они ползут к воде, здесь-то самки и становятся легкой добычей охотников: они не ныряют, бросив детенышей, а подталкивают их к воде и в итоге погибают вместе с ними.

Калан не линяет, он тщательно ухаживает за своим чрезвычайно плотным и теплым мехом с густым подшерстком, согревающим в холода, поскольку подкожного жира у животного нет. Из-за своего красивого и ноского меха калан и стал главным объектом охоты на Тихом океане.

Во второй половине XVIII века северная часть Тихого океана и западное побережье Северной Америки, где велся морской пушной промысел, превратились в объект соперничества не только русских, но и иностранных купцов – из Британии, Франции, Испании, а затем и США. Конкуренция обострилась, когда стало известно об экспедициях Степана Глотова и Савина Пономарева (1758–1762), открывших Уналашку – крупнейший остров Алеутского архипелага – и гряду Лисьих островов. Вслед за ними Петр Креницын и Михаил Левашов обследовали острова Алеутской цепи (1768–1769), зимовали там и вели пушной промысел; по возвращении Левашов подробно описал и сами острова, и их жителей. Именно эти известия стали побудительной причиной усилий по организации новых экспедиций, самыми знаменитыми из которых стали плавания Джеймса Кука, Жана Франсуа Лаперуза, Джорджа Ванкувера.