Инна Мишукова - Родить легко

Особенно мы сблизились после того, как я родила первого ребёнка. До этого, когда училась в театральном, выглядела довольно яркой, динамичной, порывистой, и отца это, видно, немного пугало. А потом, когда родила сына, «остепенилась» и стала обычной женщиной, мы совсем сошлись и подружились.

Когда я приезжала в гости, мне постоянно хотелось обнимать папу, говорить ему, какой он классный, как я его люблю! А всё его семейство смотрело на меня с некоторой оторопью, будучи сдержанными и закрытыми – как надутые бурундуки.

Вторая жена всю жизнь прожила с папой в обиде и ревности к моей маме. И когда я прямо за ужином вдруг обнимала отца и говорила: «Ты у меня такой замечательный! Я так тебя люблю!» – все замолкали и недоумённо смотрели на меня – такую странную, неуместную, излишне эмоциональную.

Папа умер от инфаркта в шестьдесят шесть. А мама умерла от септического эндокардита – разрушения оболочки сердца.

В их паре оно было разбито у обоих.

Однажды доктор, с которой мы много тогда работали, сказала:

– Отдаю тебе мою ВИП-клиентку. Она из очень высокопоставленной семьи, руководитель пресс-службы одного из силовых ведомств. Дед в своё время был в Совете министров, в общем, сама понимаешь. Нужно с ней познакомиться, мы планируем рожать, роды вторые.

Договариваемся о встрече. Еду с пониманием, что на клиенте такого уровня можно неплохо заработать. Центр Москвы, элитный цековский дом на закрытой территории. Охрана, приветливый консьерж, огромный холл, по которому можно смело кататься даже не на велосипеде, а на электромобиле. Дверь открывает милая, улыбчивая женщина.

Знакомимся. Лере сорок один год. Одно время возглавляла правительственный отдел по связям с общественностью, дедушка действительно входил в состав Совета министров СССР, папа тоже занимал высокие руководящие посты.

Замужем недавно. Из-за состояния здоровья мужа зачать естественным образом не получилось, беременность наступила путём экстракорпорального оплодотворения (вспомогательная репродуктивная технология, чаще всего используемая в случае бесплодия, буквально «оплодотворение вне тела», далее – ЭКО) . Несмотря на это, очень хотят естественно, красиво родить.

Обсуждаем сопутствующие вопросы. Спрашиваю, когда состоялись первые роды. Прикидываю – судя по датам, ребёнку должно исполниться девятнадцать:

– О, так он уже совсем большой у вас!

После секундной заминки:

– Нет. Сына уже нет. Он дожил только до четырнадцати.

Ошеломлённо замолкаю – кто бы мог подумать, что нарвусь на явно трагическую тему. Но Лера продолжает сама:

– Он пробыл с нами четырнадцать лет и ушёл. И всё это время мы носили его на руках…

На мой немой вопрос уточняет:

– Нет, не в переносном, а в буквальном смысле. Все эти годы.

Приношу извинения и тем не менее прошу рассказать о первых родах – это очень важная для анамнеза и прогнозов на следующие роды информация, без неё никак не обойтись. И вот какую историю я услышала.

Советская «золотая молодёжь». Когда Валерия забеременела, её муж заканчивал МГИМО. Юность, любовь, шикарное материальное и социальное положение, потрясающие перспективы, жизнь прекрасна и безоблачна. А дальше – всё как обычно. Если это можно так назвать.

На доношенном сроке у Леры отходят воды. Стандартная паника: а это не опасно? Ребёнок не задохнётся? Нужно же срочно что-то делать! Некомпетентность усугубляется принципиальной недоступностью какой-либо информации в те уже далёкие годы.

И они едут в лучший на тот момент – да, пожалуй, и сегодняшний тоже, но исключительно в смысле уровня медицинского оборудования и общего комфорта – комплекс цековских клиник, недоступных простым смертным. Несколько звонков деда, и их ждут лучшие доктора.

По приезде в роддом, уже через два часа после отхождения вод, Лере ставят капельницу с синтетическим окситоцином, создают искусственные схватки и довольно быстро, особенно для первых родов, «выгоняют» ребёнка. Первые роды при естественном течении редко укладываются в пять часов – но их можно «сделать» большими дозами искусственного окситоцина… Без эпидуральной анестезии, считавшейся на тот момент вершиной научных достижений в акушерстве и редким уделом счастливой элиты, тоже не обошлось.

Вот такие получились роды. И вроде ребёнок закричал, и вроде родился на вид вполне здоровым. А когда начал расти, стало понятно, что с ним всё глобально, непоправимо не в порядке. Полная блокировка развития интеллектуальных способностей, отсутствие какого-либо мышечного тонуса, неспособность стоять, сидеть, ползать, шевелиться. При нормальном внешнем виде – тотальное поражение нервной системы.

Все огромные, государственного уровня ресурсы высокопоставленной семьи были незамедлительно брошены на попытки хоть как-то исправить положение. Любые доктора, лекарства, клиники, в том числе заграничные, лучшие научные центры, исследования любого уровня, в том числе закрытые и находящиеся в стадии разработки. Вся жизнь превратилась в нескончаемое лечение и была посвящена одной цели. По словам Валерии, случались дни, когда сыну делали до семидесяти уколов в мышцы. Все светила медицинского мира привлечены, все новейшие лекарства испробованы, все страны с продвинутым здравоохранением объезжены. И ничего не изменилось.

Когда ребёнок подрос, стал немного реагировать на окружающее. Вроде бы наблюдались слабые попытки узнавания близких, даже какие-то эмоции.

Вся семья вращалась вокруг него. Лера говорила, что на потолке сделали панно с огоньками в виде звёзд на небе, чтобы прикованный к кровати сын мог хоть что-то видеть. Обои с изображениями природы, искусственные растения, бабочки, звери, птицы – чтобы создать вокруг него некое подобие мира. При этом Лера работала. А ребёнок, когда не спал, всё время находился на руках – если не у неё, то у нянь.

Муж, не выдержав такого существования, быстро растворился в пространстве. А своей жизни у Леры больше не осталось – она жила сыном. От дома до работы, от работы до дома, от командировки до командировки, остальное время с сыном на руках.

Сказала, что жалеет только об одном:

– Мы его измучили. Много лет мы терзали его – уколами, лечением, бесконечными бессмысленными попытками что-то исправить, месяцами не вытаскивая из больниц. И тем только испортили короткие годы его жизни. Вот об этом жалею. А больше ни о чём.

Когда в четырнадцать лет сын ушёл, Валерия перестала понимать, зачем она живёт. Не видела, как и ради чего существовать дальше, если то, вокруг чего строилась вся её жизнь, исчезло. Она провалилась в отчаяние, в пустоту.