Николай Долгополов - Легендарные разведчики-3

Разведка немыслима без мифов. И в заключительной главе я пытаюсь разъяснить, что здесь ложь, вымысел, а что – правда. Помогает в этом дочь писателя Юлиана Семенова, которого без сомнения признаю отцом-основателем целого литературного направления, к которому и себя причисляю.

Благодарю вас, мои дорогие читатели, за внимание к книге, за интерес к разведке, вступающей во второй век своей славной, сложной, порой непредсказуемой истории. Счастлив, что мы по-прежнему вместе. Кто знает, быть может, нам еще предстоят новые встречи и новые открытия?

Бригадный комиссар ЧК Борис Гудзь скончался в 2006-м на 105-м году жизни.

Мы познакомились с ним за два дня до его столетия. Пришел в ЧК в 1923-м. Участвовал в знаменитой операции «Трест», когда чекисты, создав мифическую подпольную организацию монархистов, семь лет дурачили лютых врагов из эмиграции, которые в результате фактически прекратили диверсионную работу против СССР. Под фамилией Гинце возглавлял легальную резидентуру в Токио. Вернувшись домой, больше года координировал работу группы Рихарда Зорге – «Рамзая» в Японии.

Уволенный из ЧК в 1938 году «за связь с врагами», он чудом избежал ареста. И сразу пересел за руль автобуса, возившего народ по маршруту Белорусский вокзал – Черемушки.

Его не пощадили, а забыли. И лишь в конце 1960-х вспомнили, «простив» несуществующие грехи. Для начала пригласили консультантом четырехсерийного фильма «Операция “Трест”», ставшего одним из пионеров советских телевизионных сериалов. Борис Игнатьевич даже сыграл крошечную роль – молодого чекиста Борю Гудзя.

Потом стали приглашать на Лубянку, внешняя разведка выделила ему заботливого помощника, который до сих пор вспоминает, как ему повезло и сколько от Бориса Игнатьевича он всего услышал.

Гудзь был последней инстанцией и ставил точку в возникавших спорах по поводу давних исторических событий, почти все участники которых или были уничтожены ежовским молохом, или уже ушли. А он, когда было ему уже за 100, в третий раз женился и на 103-м году катался на лыжах, спрашивая у меня, брать ли в санаторий свои, скоростные динамовские, или бегать на убогих санаторных.

Не уставал от моих бесконечных вопросов. Третья жена, Татьяна Демьяновна, степенная и очень спокойная женщина лет семидесяти, смотрела на меня порой с укоризной. Гудзь тихонько признавался: «Все время повторяет: Борис Игнатьевич, давайте заканчивайте эти дела. Я ей: а жить как? Чтобы жить, надо работать. И потом, эта работа придает мне на второй сотне лет жизненную энергию. Я должен работать».

Наверное, была в этом и еще одна причина наших постоянных встреч, его абсолютной безотказности. Жил Гудзь не небогато, а бедно. И эта бедность коробила меня. Видя, как подается чай с простеньким дешевым печеньем, я предложил делить гонорар за наши совместные публикации поровну. Бригадный комиссар согласился. Все было по-честному: порой без него мне было невозможно разобраться в некоторых чекистских хитросплетениях 1920-х годов.

Операция «Трест», одним из участников которой был Гудзь, потрясала и запутывала обилием имен и оперативных псевдонимов, к тому же постоянно меняющихся. И почему в начале оперативной игры с нашей стороны было так много поляков? Гудзь спокойно объяснял: а кем был Дзержинский? Он успел скорее даже не перевербовать – обратить в свою пролетарскую веру многих соотечественников, поначалу сражавшихся на другой стороне. Чрезвычайке были нужны, и очень срочно, профессионалы. Усилий и, главное, познаний своих сотрудников, только-только осваивающих работу контрразведчиков и разведчиков, явно не хватало. А польские товарищи приходили на Лубянку с одной фамилией, потом меняли ее на вторую, иногда и третью. Порой казалось, что Борис Игнатьевич ошибается в именах: да, сначала был Кияковский, потом почему-то ставший Стецкевичем. Я переспрашивал, он терпеливо объяснял. И чтобы мне окончательно не запутаться в этом лабиринте, Гудзь без всяких лишних просьб вычертил разноцветными карандашами несколько таблиц с линиями, как он говорил, всех действующих лиц «Треста». И еще посоветовал поменьше читать «нынешних авторов, пишущих об этой операции и берущих материалы с неба».

Уже после смерти Бориса Игнатьевича мне попалась статья серьезного историка, полковника отставника, в которой тот жестко критиковал своего собеседника Гудзя за то, что он брал деньги за консультации. Стало обидно за них обоих. У беспощадного полковника была своя честно заслуженная военная пенсия: если разок и заплатил, то наверняка на бедном старике не разорился. Гудзь в свои под 100, а потом и за 100 лет боролся за правду и раскрывал ее. В этом возрасте трудиться ему было наверняка сложнее, чем военному писателю-моралисту. Знаю это, потому что в конце первого года нашего с Борисом Игнатьевичем сотрудничества он обратился ко мне с честной просьбой: не всегда успевает за моими вопросами, нельзя ли оставлять их у него за несколько дней до беседы, чтобы он мог лучше подготовиться. Что скажешь, настоящий профессионал.

Мы проработали с Борисом Игнатьевичем – он, истый чекист, предпочитал трудиться в поздние вечера – четыре года. Я, типичный жаворонок, уезжал от него на последнем поезде метро со станции «Спортивная», а встречавшая дома жена передавала: звонил Гудзь, просил перезвонить. И он мне разъяснял, проверял и перепроверял.

Многое сделав, мы многое не успели. Взялись было за книгу о Менжинском. Гудзь хотел издать новую, честную биографию преемника Дзержинского, но… Не публиковать же мне пару написанных вместе и вчерне глав, раскрывающих наши современные широко закрытые глаза. Это было бы как-то нечестно.

На похороны Гудзя в самом конце декабря 2006 года, которые прошли там, где хоронят многих чекистов, собрались десять человек, считая нас с писателем Теодором Гладковым. Зато все мы услышали прощальный залп почетного караула в честь бригадного комиссара.