Леонид Млечин - Советские силовики

«На третий или четвертый день после Февральской революции на трибуну пробрался исхудалый, бледный человек, – вспоминал Вацлав Сольский, член Минского Совета рабочих и солдатских депутатов. – Он сказал: “Моя фамилия Дзержинский. Я только что из тюрьмы”… Дзержинский говорил, что для революционера не существует вообще объективной честности: революция исключает всякий объективизм. То, что в одних условиях считается честным, – нечестно в других, а для революционеров честно только то, что ведет к цели».

С началом Первой мировой войны в Российской империи ввели сухой закон – императорским указом от 18 июля 1914 года. Временное правительство 27 марта 1917 года подтвердило запрет на «продажу для питьевого употребления крепких напитков и спиртосодержащих веществ». Но в Гражданскую войну недостатка в спиртном не было. Помимо шустовского коньяка пили политуру, кишмишевку, самогонку, вообще всё, что попадалось под руку. Алкоголем – единственный доступный в ту пору транквилизатор – снимали тревогу и беспокойство, говоря современным языком, стресс. Не помогало!

Множество людей не желали успокоения и замирения. Напротив, поднимали градус противостояния. Переговоры, компромиссы, взаимовыгодные договоренности – все это даже не обсуждалось. Уничтожить врага под корень! Не надо было приказывать убивать. Убивали по собственному желанию.

Масштабы террора в Гражданскую войну трудно установить. Своими подвигами все хвастались, но расстрельно-вешательной статистики не вели. Однако же разница между тем, что творилось при белых и при красных, конечно, была – в масштабе террора и в отношении к нему.

Белый террор – самодеятельность отдельных военачальников и ожесточившихся офицеров. Для советской власти уничтожение врагов – государственная политика.

Вот в чем было новаторство большевиков: обезличенное уничтожение целых социальных групп и классов. Через десять дней после октябрьского переворота в «Известиях ЦИК» появилась статья «Террор и гражданская война». В ней говорилось: «Странны, если не сказать более, требования о прекращении террора, о восстановлении гражданских свобод». Это была принципиальная позиция советской власти: переустройство жизни требует террора и бесправия.

Гражданская война не пугала.

«Был американский журналист, – записала в дневнике член ЦК партии Александра Михайловна Коллонтай. – Спрашивал: неужели я сторонница гражданской войны? Ответила ему напоминанием о лютой, жестокой, кровавой, беспощадной гражданской войне на его родине в 1862 году между северными, прогрессивными, и южными – хозяйственно-реакционными штатами. В глазах нынешних американцев “разбойники” того времени – истые “национальные герои”. Слушал, но, кажется, аналогия его не убедила».

На заседании ЦК Ленин недовольно заметил:

– Большевики часто чересчур добродушны. Мы должны применить силу.

14 ноября Ленин выступал на заседании столичного комитета партии:

– Когда нам необходимо арестовывать – мы будем… Когда кричали об арестах, то тверской мужичок пришел и сказал: “всех их арестуйте”. Вот это я понимаю. Вот он имеет понимание, что такое диктатура пролетариата.

На третьем съезде Советов Ленин объявил:

– Ни один еще вопрос классовой борьбы не решался в истории иначе, как насилием. Насилие, когда оно происходит со стороны трудящихся, эксплуатируемых масс против эксплуататоров, – да, мы за такое насилие!

22 ноября Ленин подписал декрет № 1 о суде, который отменял все (!) старые законы и разгонял старый суд. Готовили его под руководством латышского революционера Петра Ивановича Стучки, который окончил юридический факультет Петербургского университета и до первого ареста работал помощником присяжного поверенного.

«Наш проект декрета, – вспоминал Стучка, – встретил во Владимире Ильиче восторженного сторонника. Суть декрета заключалась в двух положениях: 1) разогнать старый суд и 2) отменить все старые законы».

Заодно отменили институт судебных следователей, прокурорского надзора и адвокатуру. Восьмая статья декрета учреждала «рабочие и крестьянские революционные трибуналы» – «для борьбы против контрреволюционных сил».

В написанном Петром Стучкой «Руководстве для устройства революционных трибуналов» говорилось: «В своих решениях революционные трибуналы свободны в выборе средств и мер борьбы с нарушителями революционного порядка».

Трибуналы руководствовались революционным чутьем и социалистическим правосознанием. Если председатель трибунала считал, что перед ним преступник, значит, так и есть. Соратники и подчиненные Ленина по всей стране охотно ставили к стенке «врагов народа и революции».

Страна вступила в эпоху беззакония – в прямом и переносном смысле.

«В Интимном театре, – пометила в дневнике известная писательница Зинаида Николаевна Гиппиус, – на благотворительном концерте, исполнялся романс Рахманинова на (старые) слова Мережковского “Христос Воскрес”. Матросу из публики не понравился смысл слов (Христос зарыдал бы, увидев землю в крови ненависти наших дней). Ну, матрос и пальнул в певца, чуть не убил».

Ленинцы исходили из того, что правосудие служит государству. Политическая целесообразность важнее норм права. Власть не правосудие осуществляет, а устраняет политических врагов.

В сентябре 1918 года представители дипломатического корпуса заявили протест против красного террора. Ответ наркома по иностранным делам Георгия Чичерина заложил традицию дипломатии – соединять лицемерие с бравадой:

«Нота, врученная нам, представляет собою акт грубого вмешательства во внутренние дела России. Во всем капиталистическом мире господствует режим белого террора против рабочего класса. Никакие лицемерные протесты и просьбы не удержат руку, которая будет карать тех, кто поднимает оружие против рабочих и беднейших крестьян России».

Приказом Наркомата просвещения закрыли все юридические факультеты. Приказ вошел в историю. «В бесправной стране права знать не нужно», – горько констатировал профессор-историк Юрий Владимирович Готье, запечатлевший в своем дневнике революционную эпоху.

Большевики не сомневались в том, что они умеют управлять и наукой, и просвещением. Вслед за юридическими факультетами ликвидировали и историко-филологические факультеты. Не то преподают! Отменили все ученые степени и звания. Произошло резкое падение уровня преподавания.

Ректор Московского университета известный биолог Михаил Михайлович Новиков, бывший депутат Государственной думы, поинтересовался у руководителей Наркомата просвещения, почему одного за другим арестовывают преподавателей, чего в истории России никогда не происходило.