Анна М. Стоддарт - Жизнеописание Парацельса или Теофраста фон Гогенгейма (1493–1541)

В Европе фармация не достигла того официально принятого и признанного статуса, какой она имела в Китае, Египте, Иудее и Греции более чем за тысячу лет до наступления христианской эры. Действительно, первая европейская фармакопея была составлена в Нюрнберге в 1542 году, спустя год после смерти Парацельса. Но б<���эльшая часть известных нам препаратов на основе трав была известна в средневековье, а монастыри выращивали их на своих огородах и применяли постоянно. Но они часто назначались без указания точных предписаний, и пациенты должны были глотать микстуры, которые добавляли им страданий, а иногда и приближали смерть. Отвары из трав, однако, вызывали меньшее отвращение, чем варево из минералов и животных, которое выдавалось с молитвами, святой водой и строжайшим запретом свежего воздуха.

На лугах, горных склонах и в лесах, вдоль ручьёв, бегущих в Зиль, и в зильской долине, изобилующей болотами, весна, лето, осень и зима благоприятствуют цветению и плодоношению неисчислимого множества растений. На лугах сменяют друг друга примулы, горечавка, маргаритки, шалфей, лютики, ятрышник, ромашка, безвременник, огуречник, дудник, фенхель, тмин, мак и царские кудри. В лесах растут грушанки пяти разных видов, ясменник душистый, белладонна, дурман, фиалки и ягоды. Крутым склонам и придорожным пространствам отдают предпочтение колокольчики, наперстянки, цикорий, васильки, вероники разных видов, гравилаты, мята, тимьян, вербена, сарсапарель, лихнис, ясменник Св. Иоанна, лапчатки, подорожник и пырей. На болотах растут первоцветы, образуя многочисленные островки – сиреневые и лиловые, росянки, незабудки, жирянки, мальвы, хвощи, селагинелла – редкий вид реликтовой орхидеи, сохранившийся с древнейших времён; а на моховых болотах и горных склонах растут вереск, азалия, рододендрон, камнеломка, белозор, турецкая гвоздика, дикая слива и ягоды. Это лишь несколько растений из списка отца Гандера, в котором множество других лекарственных трав и даже несколько таких, которым приписывались магические свойства.

Теофраст, несомненно, изучил их все, находясь рядом с отцом, когда доктор совершал свои профессиональные пешие прогулки. Это были долгие походы, иногда уводившие его за Эцель к деревушкам на берегах Цюрихского озера, иногда на юг, к Айнзидельну. В иные дни он ограничивался более короткими вылазками до селений и ферм, находившихся не далее одной или двух миль от моста через реку Зиль. Вместе с первыми летними днями появлялись паломники, и тогда он вёл приём больных, деля время между Эцелем и Айнзидельном.

Напрашивается мысль, что дом д-ра Вильгельма фон Гогенгейма использовался как место отдыха для паломников, когда они спускались от часовни. В дни паломничества подвешивалось колесо как знак того, что здесь можно купить вина. Такое предположение обусловлено присутствием колеса у обочины дороги в пейзажной части его портрета, но нигде нет подтверждения этому. Что определённо возможно, так это то, что уставшие и болезненного вида паломники находили там отдых и уход, а может быть и несколько глотков вина для восстановления сил.

В такие дни появлялось много поводов для вопросов, которые задавал маленький Теофраст, и для ответов, которые давал его отец. Любого, кто пытается воссоздать картину детства Парацельса, преследует печальная догадка, что его мать ушла в мир иной, когда он был ещё совсем мал. Ребёнок всецело находился на попечении отца и немало страдал от недостатка соответствующего питания. Тот факт, что воспитывался мальчик в религиозном духе, подтверждается его глубокой убеждённостью в абсолютной важности религии. Для Парацельса существовало лишь две реальности первостепенного значения в жизни: Бог на Небесах как объект почитания и веры, Бог в природе и в человеке как цель воодушевляющего устремления. Ребёнком он воспринимал всё, чему его учили, в юности и зрелом возрасте имел своё мнение, но никогда не забывал великих и вечных истин. Для него Иисус Христос был божественным учителем и примером, чьё слово требовало безоговорочного исполнения, а не схоластической интерпретации известного некогда указания. Из его воспоминаний, написанных позднее, мы узнаём, что отец был его первым учителем латыни, ботаники, алхимии, терапии на основе лекарственных трав, хирургии и истории монашества. Но на него воздействовали и те факторы, за которые д-р фон Гогенгейм не мог отвечать. Эти влияния объяснялись духом того времени и зародились не только в его мыслях, они быстро завоёвывали многие умы и души.

Несмотря на юный возраст, он, по всей вероятности, был осведомлён о том, что происходило в Швейцарии: в XIV веке она объединила в государство много своих кантонов, а в XV – защитила конфедерацию от Карла Бургундского и от Австрии. В тот самый год, который привёл отца Теофраста в Айнзидельн, в Штанце состоялся Конвент, который не только принял в конфедерацию новые кантоны, но и утвердил прежние конституционные декреты, а его решения были основой Швейцарской Конфедерации в течение трёх столетий. Дух самоуправления каждого отдельного кантона вкупе с объединённой исполнительной властью находил своё выражение на протяжении тех столетий, и Теофраст, должно быть, слышал о быстром росте свободолюбия и правосознания, так как Швиц всегда играл видную роль в войнах, как внешних, так и внутренних, которые вела Швейцария.

А за пределами Швейцарии происходили события, которые не могли не вовлечь Конфедерацию в водоворот неизбежных последствий, и на грани таковых оказалась большая часть Европы.

Д-р Франц Штрунц в проникновенном и ярком вступлении к своему труду «Биография и Личность Парацельса» обращает на них наше внимание. Нарождалась новая эра. Её предшественница в муках давала жизнь славному поколению людей и достижений; изобретение книгопечатания; обращение гуманитарных наук к природе; пересмотр стереотипов и догм в естествознании; богословие, призванное к ответу за свои методы и ограничения; небывалая свобода, открывшая простор человеческому мышлению – исполинский Антей пробуждался от сна на груди своей матери-земли, чтобы возобновить борьбу с невежеством, суевериями и предрассудками. Раннее детство новой эпохи совпало с ранним детством Парацельса.

«Начало Возрождения, – говорит д-р Штрунц, – проявлявшееся и в философии, и в искусстве, несомненно, волновало Парацельса множеством вдохновляющих идей, множеством мнений, и нам придётся приложить усилия, чтобы отследить, как это замечательное явление его времени повлияло на одинокого исследователя в области природы человека и медицины – одинокого среди толп заблуждающихся людей, приверженцев философских методов средневековья – каким путём он пришёл к мысли, что старые подходы обречены остаться в прошлом и что должны появиться новые… Возрождение несло в своей духовной основе некую имеющую глубокие корни данность духовного плана – колоссальный внутренний раскол между уходящей эпохой с её убеждёнными пленниками и миром, оставленным во власть дьявола; между отсутствием закона и несоблюдением закона. Именно дух Возрождения был для Парацельса побудительной причиной его устремления к свету знаний, которые хранит в себе природа, к индуктивному методу и методу сопоставления в науке. Союз Возрождения с духовными силами Реформации, и в узком и в широком смысле слова, наряду с влиянием Возрождения на человеческие души – влиянием, не связанным напрямую с Лютером, – объясняет нам другую сторону его характера».