Геннадий Чергизов - Остров Сахалин и Як-28П

В период хода рыбы в ОБАТО организовывали «команду» из солдат и прапорщиков для заготовки рыбы и икры для лётной столовой и солдатской. Эта «команда» какое-то время просто жила на реке где-нибудь в глуши. Заготавливали на весь год, с учётом претензий разных комиссий и периодически прибывающих больших начальников из Хабаровска и из Москвы. На эту тему была даже одна печальная история. Как обычно, в самый разгар икорного сезона прилетал в Смирных транспортник Ан-26, местный аварийно – спасательный Ми-8 летел к месту расположения «команды заготовщиков», там в него загружали заготовленную икру. Ми-8 быстренько возвращался на аэродром, перегружали икру в Ан-26 и тот летел в Москву. Кому везли икру – можно было только догадываться. Эту «операцию» проводили, естественно, каждый год. Разумеется, вся эта заготовка согласовывалась командирами с местными смирныховскими, а может и областными гражданскими начальниками и никакая рыбинспекция не обращала на всё это внимания. Но однажды что-то в этой «договорной системе» не срослось и прилетевший в очередной раз за икрой Ми -8, «повязал», сидевший в засаде, рыбнадзор. В этой истории крайним оказался командир вертолёта, в итоге он получил реальный тюремный срок. Вот такая печальная икорно-московская история.

Друг мой, Кока в письме сообщает радостную весть – восьмого февраля у него родилась дочь, назвали Алёнкой. Ну, а дальше вести совсем нерадостные – у них, в Запорожье, на «рембазе», произошла катастрофа Як-28У. На самолёте был какой-то отказ, и экипаж заходил на посадку на запасную полосу без задней стойки шасси и без закрылков на скорости четыреста. Сделали три «козла», на последнем самолёт взорвался. Переднего лётчика катапультой выкинуло, ещё жив. Второй погиб сразу. И ещё одно печальное известие, – в конце января умер от кровоизлияния в голову наш однокашник Славик Гвозденко у себя дома во Ржеве. На этом печальные известия не закончились. Тут же пишет Артюхов, что у них в «Вайнёдах» погиб наш однокашник Саня Громов. Он взлетал на Су-15 ночью, на взлёте не выдержал направление, самолёт вошёл в снежный бруствер на полном форсаже, перевернулся. Фонарь сорвало вместе с Саниной головой. Самолёт разломился пополам, движки захлебнулись. Похоронили Громова в Ставрополе.

Потихоньку мы влились в коллектив нашей эскадрильи. Вначале нашего пребывания на новом месте чувствовали себя немного чужими. Но нас «влилось» сразу шесть человек. Поэтому было проще. Нас изучали «старожилы», мы обвыкались в новом коллективе. Народ в эскадрилье был в основном молодой. Операторы, правда, были постарше. Мой оператор, «за 40-летний» Александр Николаевич Левицкий, был по нашим меркам, вообще стариком. Комэск был вполне зрелый майор Остапенко, а вот моим командиром звена был старший лейтенант Батютин, старше нас всего на год. Замполитом был капитан Упоров, спокойный и уравновешенный. Замкомэск, встречавший нас по прилёту из Спасска, майор Бондарчук человеком был рассудительным и не строгим. Мы этим часто пользовались. А ещё он был примечателен тем, что был он в одном из первых отрядов космонавтов, в запасном составе. Кое-кто из их группы был вызван в Звёздный, и в дальнейшем слетал в космос. А Чук, так мы его называли за глаза, остался с нами. Практически все в какой-то мере занимались рыбалкой. Ну, за некоторым исключением. Но были и заядлые рыбаки – это операторы Терентьев и Балабайкин. Часто белорус Терентьев заходил в класс и громовым голосом спрашивал:

–Мужики! У кого есть вонючччая-вонючччая икра?

Это значит, собирается он на рыбалку.

Подошёл апрель, повеяло теплом и вдруг нас с Колей Зайцевым отправляют в отпуск. Хотя после прошлого отпуска не прошло и полгода. Перед тем, как перевести из Спасска в Смирных, всех нас отправили в отпуск, поскольку более года без отпуска, согласно приказу по медицине, лётчик летать не может. Есть ещё одна особенность – лётчик обязательно из сорока пяти суток своего отпуска должен двадцать четыре провести в санатории. И в авиации ПВО это строго соблюдалось. У каждого лейтенанта – отпускника было столько планов на отпуск, а половину надо было провести где-то за забором на разных медицинских процедурах. Ладно, летом – можно поплескаться в море, полазить по горам. Но понятно, что лейтенантам как-то не логично отправляться в отпуск летом. Так что перспектива проторчать 24 дня в почти что госпитале, как-то не грела; да и болячек ещё не набралось, чтобы что-то лечить. Законно, без последствий можно было опоздать на три дня в санаторий и уехать из него на три дня раньше. Только так можно было снизить «ущерб» отпуску. Чем, конечно, и пользовались.

Приходилось посещать не только ПВОшные санатории, но и ВВСовские, а однажды я был даже в военно-морском. От ВВСовских лётчиков узнал «страшную тайну» – пока не получит майора, в санаторий ВВСовский лётчик может попасть только случайно. А взять семейную путёвку вообще нереально. Я только первый свой отпуск, не считая после окончания училища, проскочил без санатория, и только потому, что отправили из одного полка в другой, и для одного полкового доктора я уже был чужим, а для другого ещё чужим. Сейчас мне достался сухумский санаторий, а Коле досталась «Чемитка». Был такой санаторий на черноморском побережье в посёлке Чемитоквадже, на самом берегу самого Чёрного моря, но вдали от «цивилизации». Именно из-за этого и по разным другим причинам существовала такая поговорка – «Тот Чудак, кто едет в Судак, а тот Чудак дважды, кто едет в Чемитоквадже!». Санаторий в Судаке, что в Крыму, тоже почему-то не пользовался популярностью. Срок наших санаториев приходился большей частью на май и это уже грело. К тому же, мы собирались с Колей в этом отпуске купить мотоциклы и не просто мотоциклы, а «Явы». А «Яву» можно было купить только в Москве и ещё в нескольких городах Союза, где были специализированные «явовские» магазины. Наши географические познания позволяли нам сделать запланировать покупку «Яв» в Краснодаре.

Прибыл я в конце апреля в славный город Сухуми. Сразу на ЖД вокзале окунулся в черноморско-южно-кавказскую атмосферу – тепло и шумно. Кругом много буйной, яркой зелени. Но больше всего меня поразили пальмы, их было много, они были везде – и на вокзале, и вдоль улиц, и в санатории, где вообще были пальмовые аллеи. Началась санаторная жизнь – от процедур удалось «отвертеться», да местные доктора как-то и не сильно настаивали. Но жизнь лётному составу всё время пытался портить местный «физрук» – сразу после подъёма, согласно распорядку дня, собирал всех лётчиков, проводил разминку, а потом гнал на пробежку куда-то в горы, откуда можно было наблюдать весь Сухуми, протянувшийся вдоль моря. Вид открывался великолепный – зелёная буйная зелени вдоль берега вперемежку с разными постройками и тихая морская гладь, уходящая своей бесконечностью за горизонт. Несколько дней мы побегали, а потом взбунтовались – «Что это за отдых! Мы может год мечтали поспать по утрам, а тут какие-то экзекуции». Физрук как-то и отстал.