Анатолий Максимов - Тайная жизнь разведчиков. В окопах холодной войны

– Ты наш разговор помнишь? Ну тот, после поимки шпионов? Ну и как, пойдешь к нам? Передаю тебе официальное приглашение на работу от адмирала…

– Да я уже начал забывать о том разговоре… Меня уже назначили на флот. Я попросился на Северный…

– Северный флот от тебя не уйдет. А сейчас нужно думать о собственном будущем: идет серьезное сокращение, в том числе и на флоте. Как-то сложится твоя судьба? У нас набирают в школу военных контрразведчиков, причем ребят из военно-морских училищ. Подумай и решайся. А пока захвати-ка это… – Он протянул анкеты. – Заполни их и еще напиши биографию. Пойдешь к нам или нет, а всё же заполни. Принеси мне через два дня.

Вот так, к моменту защиты диплома, в середине декабря я уже знал, что еду в столицу Грузии Тбилиси, где буду учиться в специальной школе контрразведчиков.

Конец пятьдесят седьмого года был богат для меня событиями: в ноябре я встретил девушку, с которой зарегистрировал брак за десять дней до выпуска. Знал я ее менее месяца, а живу уже сорок лет. Она подарила мне троих детей, семейный уют, взяла все семейные заботы по дому на себя. Она стала постоянным моим спутником, а временами – и помощником в оперативных делах разведчика.

В последних числах января пятьдесят восьмого года скорым поездом «Москва – Тбилиси» я и моя юная жена (ей было всего двадцать лет) приехали в столицу солнечной Грузии.

День только начинался, и город утопал в дымке, пронизанной лучами встающего из-за гор солнца. Ярко блестела река Кура, одетая в каменные берега, на одном из которых на высокой скале возвышалась древняя крепость.

Все наши вещи мы везли с собой. Легкий чемодан вмещал наши нехитрые пожитки: единственный мой летний костюм и два комплекта морской формы, одеяло из искусственной шерсти, про которое в училище острили, что оно на «рыбьем меху». Не богаче было и у Нины: несколько летних платьев, простенькая обувь, пара подушек – приданое к свадьбе. Жена была модельером женского платья, правда самоучкой, и свой гардероб могла легко восполнить – были бы только деньги на материал. А вот с ними-то, деньгами, могли возникнуть затруднения: хотя я и был офицер, но не на службе, а на учебе. Это означало, что мое денежное обеспечение составляло два «полтинника» – 500 за звание и 500 в виде стипендии. И это в Тбилиси?!

Вот так, только начав совместную семейную жизнь, мы прибыли на учебу в контрразведывательную школу, следуя заветам древнего философа: все мое ношу с собой.

В момент приезда я был лейтенантом в форме морского офицера. От носильщика мы отказались, от такси также: денег было в обрез. После двухдневной дороги нужно было хорошо перекусить и затем искать по адресу свою школу.

Мы зашли в ресторанчик на привокзальной площади и попросили подать нам знаменитое грузинское харчо – национальный суп из баранины и риса, крепко приправленный луком и чесноком. Но нам в этом отказали, что сильно меня удивило.

– Слушай, друг, – обратился я к официанту, – ведь ты другим подаешь это блюдо? В чем дело? Или в Грузии уже нет прежнего гостеприимства?

– Зачем, дорогой, обижаешь? Где ты видишь харчо? Это – не харчо. Это – уже не харчо… – сказал с типичным восточным акцентом официант и добавил: – Потому и не предлагаю, что вижу перед собой гостя, моряка, офицера. Подожди, дорогой, и будет свежее, еще более ароматное харчо… А пока – гостю от меня Саперави, в честь приезда в наш город. Прими, дорогой…

И на столе перед нами появилась бутылка красного вина. А харчо было действительно замечательным. Позднее я всегда сравнивал любое харчо в моей жизни с тем, что отведал в первый день нашего приезда в солнечный Тбилиси.

Трамваем мы доехали до парка Вакэ, не так давно устроенного тбилисцами в новом предгорном районе города. Здесь, напротив входа в парк с двумя прильнувшими к земле каменными пантерами, стояло трехэтажное здание, облицованное по цоколю красным гранитом. Это была школа госбезопасности, готовившая военных контрразведчиков. В ней мне предстояло провести два года.

В школе военных контрразведчиков нас с женой поместили в просторном, рассчитанном человек на двадцать, помещении. Пару дней мы жили одни, а затем стали прибывать другие слушатели школы – моряки, окончившие различные военно-морские училища Ленинграда и Калининграда на Балтике, Севастополя на Черном море и Владивостока на Тихом океане. Около ста моряков представляли различные морские профессии: артиллеристов и минеров, штурманов и парасиловиков, электриков и радиоспециалистов – в общем всех, кто мог бы обслужить корабль на воде и под водой.

Моряки – народ дружный и решительный. Мы быстро разобрались в школьной учебной программе и начали требовать от руководства школы сокращения учебы на один год. Дело в том, что каждый из нас в военно-морском училище в течение четырех лет или даже пяти проходил курсы общественных дисциплин: по марксизму-ленинизму, истории компартии, философии. Ведь мы были профессиональные военные. Причем львиная доля приходилась на марксистскую философию, которой мы сыты были по горло еще в училище. Выбранные коллективом моряков представители провели переговоры, в результате которых из штаб-квартиры госбезопасности на площади Дзержинского в Москве пришло указание: «…завершить подготовку военных моряков по сокращенной программе и выпустить в качестве военных контрразведчиков в феврале 1959 года».

Такое начало нас всех окрылило, и мы с хорошо известным нам упорством принялись за изучение спецдисциплин: особенностей оперативной обстановки, вербовочной работы среди военных и гражданских лиц. Теперь из наших уст частенько можно было слышать профессиональные термины: «конспирация», «явка», «наружное наблюдение»… Курс практики вёл наш руководитель потока – бывший боевой сотрудник знаменитой и зловещей фронтовой контрразведки «Смерш» (смерть шпионам).

Фигура крепкого подполковника с мощным басом и уверенным поведением уже всем своим видом вселяла в нас правильность преподавания контрразведывательных премудростей. Он был прост в общении и почему-то особенно привязался к нашей семье; позднее и я, и жена поняли, в чем дело: он подкармливал Нину. Да-да, именно подкармливал, и в этом не было ничего удивительного: денег, которые я получал, после вычетов и оплаты квартиры хватало на десять-двенадцать дней. И если я-то хоть получал обед, то Нина жила впроголодь – Тбилиси того времени слыл весьма дорогим городом. Через полгода у Нины развилась дистрофия, и она вынуждена была уехать в Москву к моим родителям.

Однако у меня хватало сил и на самбо, и на кроссы по горам, и на стрельбу изо всех видов оружия, которое нам предоставляли во время занятий по военной подготовке. Невдалеке от школы находилось старое немецкое кладбище военнопленных. На склоне гор мы устраивали стрельбы из немецкого и японского оружия – пистолетов и автоматов, из американского и французского. Стреляли сколько хотели – патронов для нас не жалели, и наша душа ликовала от мальчишеского восторга.