Олег Рогозовский - Записки ящикового еврея. Книга четвертая: Киев. Жизнь и работа в НИИГП 1975-93 гг
- Название:Записки ящикового еврея. Книга четвертая: Киев. Жизнь и работа в НИИГП 1975-93 гг
- Автор:
- Жанр:
- Издательство:неизвестно
- Год:2019
- Город:Санкт-Петербург
- ISBN:9783947664576
- Рейтинг:
- Избранное:Добавить в избранное
-
Отзывы:
-
Ваша оценка:
Олег Рогозовский - Записки ящикового еврея. Книга четвертая: Киев. Жизнь и работа в НИИГП 1975-93 гг краткое содержание
Тем не менее, результаты его исследований по обработке сигналов нашли воплощение в цифровой аппаратуре новых гидроакустических станций. Удалось поставить и прочесть первый в Союзе курс по цифровой обработке гидроакустических сигналов в Институте повышения квалификации Минсудпрома.
Командировки дали возможность побывать в Баренцевом море, Тихом океане, Камчатке, включая Долину Гейзеров у ее смотрителя Николаенко и увидеть его друзей – медведей.
Кроме работы был футбол с «Динамо», лыжи, отдых в горах и на море. Росли сыновья, матерели друзья, уходили родители. О них тоже рассказывает книга.
Последняя разработка – станция обнаружения торпед для атомного авианосца – осталась незаконченной. Сначала разрезали на части Союз, потом авианосец.
Записки ящикового еврея. Книга четвертая: Киев. Жизнь и работа в НИИГП 1975-93 гг - читать онлайн бесплатно ознакомительный отрывок
Интервал:
Закладка:
Саша посчитал, что я опоздал из – за неуважения к нему, а с Хоменко просто зацепился языками.
В общем – то, он специально не придирался, но я чувствовал, что у него складывается впечатление, что я его должным образом не ценю (не уважаю).
А он и до того, как стал начальником, всегда ощущал себя в верхней позиции. И так уж повелось, что он приносил мне приговоры Кассандры, существенно влияющие на мое положение в фирме. О двух из них я расскажу позже.
Саша был хорошим парнем, и, как оказалось, это была его профессия. Такие люди ценились везде. Например, директор Сухумской станции Ильичев стал академиком и вице – президентом АН прежде всего потому, что он был хорошим парнем. Хорошим парнем был и Горбачев.
Вскоре Саша поведал, что из группы уходит (его переводят) Сережа Якубов.
Сережа по моим идеям не работал, он выполнял работу для Коли Якубова и я надеялся, что он закроет в НИР «Ритм» аппаратурную часть (коммутатор с преобразователем), связанную с методом Коли, почему – то называемым ПЧП (пространственно – частотным преобразованием). Когда Саша сказал, что это решение руководства, я еще стерпел, но когда узнал, что он переходит в группу Чередниченко, я психанул, и сказал, что это бандитизм – так грабить тему. Естественно, что это дошло до ушей начальства.
С Чередниченко у меня уже возникали стычки – он не хотел делиться записями сигналов для анализа и пару раз подставлял меня по другим вопросам кооперации. Он уже начинал заниматься вопросами классификации целей, для решения которых я когда – то и занялся БПФ. Напрасно я «возбухал». Колю Якубова как руководителя Сергею Якубову я заменить не мог. А к Чередниченко он ушел еще и по сходству наклонностей – оба не любили «космополитов».
Усугубил ситуацию психологический тест, который был спущен чуть ли не сверху – улучшение отношений и психологической обстановки в коллективе для повышения производительности труда. Его в обязательном порядке проходили все сотрудники института. Тест был анонимный – говори и пиши что хочешь. Начальству фамилии тестируемых не сообщались, но проводящие тест их знали. Нужно было высказать мнение о трудностях в коллективе, мнение о коллегах, оценить начальников – от непосредственного до директора и т. д.
Большинство сотрудников теста опасались и писали не то, что думали. Но я был в несколько агрессивном состоянии, а кроме того, тест от киевского Института Психологии проводил Сережа Мусатов, мой одноклассник в младших классах 131 школы. Он просил меня рассказать ему об общей обстановке в институте и заверил, что все пройдет анонимно, личные анкеты тестируемых будут храниться отдельно.
Профессиональные знания и умения начальников я оценил невысоко, ниже всех – Москаленко, Алещенко – средне, а Бурау и Киселева посредственно.
Когда компания по тестированию закончилась, и все сборщики тестов покинули фирму, меня Сережа Мусатов пригласил в кафе для беседы. Под кофе и коньяк он попросил меня разрешить ему раскрыть мою анонимность. Я обалдел – ты же клялся, что все будет по правилам – никто ничего не узнает. «Твои ответы очень заинтересовали руководство» – я понял, что самое высокое – и мне обещали большую премию, если я в твоем случае, а также еще в нескольких анонимность раскрою. А у меня сейчас тяжелая ситуация – болеет дочь. Мне твердо обещали, что никаких организационных выводов делать не будут». Я настолько разозлился, что чуть ли не плеснул ему коньяк в лицо и сказал, что если он способен за тридцать сребреников продать основные принципы своей профессии, то далеко он в ней не уйдет, и выскочил из кафе. Он понял это как «разрешение» раскрыть анонимность. Организационных выводов немедленно не последовало. А мне бы следовало в очередной раз не наступать на грабли – ведь я его пару раз защищал в классе от «темной» за ябедничество – уж больно он был тщедушный. И при этом злой – помню, что он кусал тех, кто его даже не бил, а чем – то обижал.
Никак не хотелось верить, что люди не способны меняться. Через десяток лет я познакомился с его начальником, профессором Буровым. Он сообщил мне, что Мусатова уволили из института и отчислили из аспирантуры за фальсификацию результатов каких – то тестов. Редкий случай, когда правда торжествует в обозримом времени.
Думаю, что для Москаленко мое мнение о нем было безразлично, но про Алещенко такого сказать было нельзя. Удивил Бурау, который интересовался мнением такой далекой и малозначимой для него фигуры, как я.
Вскоре (после не значит вследствие) Саша объявил мне первый приговор Кассандры: «в экспедицию ты не едешь». XXIX Атлантическая экспедиция была запланирована еще в 1974 году, и Коля Якубов собирался везти туда группу «Ритма» и завершить неудавшиеся эксперименты по ПЧП. Раньше я писал, что он не собирался брать туда Юденкова и Москаленко.
Алещенко поставил мне задачу подготовить приборы, которые бы являлись бы прототипами тех, которые будут использоваться для обработки сигналов в «Звезде». Меня, же кроме прочего, интересовал выбор параметров сигналов, которые ложились бы на временную обработку в процессорах БПФ: длительность гармонического сигнала и ЛЧМ сигнала, и допустимую ширину полосы ЛЧМ сигнала. Хотя принимать, скорее всего, пришлось бы только прямые сигналы, тем не менее, степень разрушения или когерентности сигналов можно было оценить. Была надежда проверить и алгоритмы кибернетиков, но она быстро угасла.
Приборы подготовить не успели. Кроме антенны ПЧП, изготовление которой курировали Валера Титарчук и Сережа Мухин.
Дима Алейнов не успевал довести процессор БПФ. Толя Маслов получил из Фрязино трубку с запоминанием (для построения траекторий целей), но были проблемы с ее управлением. Я надеялся на эрзацы в виде машинных программ, реализованных на Минск‑22.
Состав экспедиции готовился заранее. У меня были беседы с Костей Антокольским из отдела Мазепова в АКИНе, который занимался, среди прочего, подготовкой и составом экспедиции. Незадолго до приезда Мазепова в Киев Костя сказал мне, что больше он экспедицией не занимается. (Его Мазепов оставил (отставил) якобы для написания отчетов и диссертации). Намекнул Костя и о нелюбви Мазепова к космополитам. (Ярким примером было снятие Ю. М. Сухаревского, и его замещение собственной персоной в роли начальника отдела и начальника почти всех экспедиций). Формирование экспедиции перешло в руки Вали Акуличевой. А у нее были свои приоритеты – ее однокашники – в частности Сережа Пасечный, Людвиг Коваленко (оба из КБ «Шторм») и Саша Москаленко.
Записку с экспедиционными задачами, приборным и персональным составом группы по «Ритм» я передал Алещенко. Приехал Мазепов. Меня не звали. После его отъезда Саша и сообщил мне о решении.
Читать дальшеИнтервал:
Закладка: