Александр Родимцев - Под небом Испании

Через несколько минут его распоряжения были выполнены. Трофейное орудие размеренно вело огонь по танкам. Взрыв – и одна бронированная машина замерла на месте. Вторая хотела проскочить опасную зону, но не успела. Сальвадоре стрелял метко. Заклинило башню у второго танка. Он попытался развернуться, но следующий снаряд распустил ему гусеницу.

Пулеметчик, возле которого я оказался, бил короткими очередями по залегшей пехоте и приговаривал: «Наступать, гады, начали. Нате, получайте. Это за отца, это за мать, это за сестренку».

В этот момент из-за технических неисправностей на поле боя остановилось три танка – атака противника окончательно захлебнулась.

Франкисты не давали подойти к подбитым и вышедшим из строя машинам. Каждую появившуюся фигуру поливали свинцовым огнем. А танки не подавали никаких признаков жизни. Так продолжалось часа два. Видно, нервы у экипажей не выдержали: открылись люки и оттуда с поднятыми руками показались танкисты в промасленных, почерневших комбинезонах. Они соскочили с брони на землю и побежали в нашу сторону. Марокканцы молчали. И только когда танкисты очутились в наших окопах, они открыли ураганный пулеметный огонь.

За день бригада отбила четыре атаки противника. Но стоило это нам очень дорого. К концу подошли патроны, снаряды, сильно поредели батальоны. А марокканцы, несмотря на огромные потери, продолжали, словно саранча, лезть на Пингарон. К вечеру мятежники предприняли новую атаку, стараясь скинуть нас с высоты. И мы вынуждены были отвести войска.

Это было единственно правильное решение: надо было сохранить бригаду.

С наступлением сумерек первый и второй батальоны отошли на восточные скаты высоты, оставив для прикрытия один пулеметный взвод. Весь следующий день пулеметчики держали высоту, отбивая огнем группы мятежников, пытавшихся прощупать наши силы. А к вечеру остатки взвода отошли и присоединились к своей роте. Высота Пингарон перешла в руки мятежников. Франкисты за ночь превратили ее в неприступную крепость.

Через несколько дней нам снова предстояло отбить высоту. Несколько дней безуспешно штурмовали мы Пингарон. Много раз переходила она из рук в руки, но бригада никак не могла доложить Листеру о выполнении приказа. Враг прибегал к любым хитростям, чтобы удержаться на захваченных рубежах. Однажды мне сказали, что пулеметы почему-то вдруг испортились и бьют неприцельно. Я решил выяснить, в чем дело. Пришел в роту, попросил показать «больные» «максимы». Командир сам выкатил пулемет, ткнул пальцем: «Например, вот этот». Осмотрел я его со всех сторон и нашел, что он в полном порядке.

– Кто говорит, что он стреляет неприцельно? – спросил я.

– Сам видел и не один раз. Каждый день, ровно в двенадцать часов из окопов противника выходят два солдата-марокканца и маршируют во весь рост на глазах роты. Лучшие пулеметчики пытались снять их и ничего не получается. Пули ложатся возле них, а марокканцам хоть бы что. А нам приходится худо. Мятежники засекают пулеметы и открывают по ним огонь из орудий. Вывели уже из строя два расчета.

Выслушав рассказ, я решил дождаться двенадцати часов и своими глазами убедиться в неуязвимости мятежников. Действительно, в двенадцать из окопов противника, метрах в семистах от нас, показались две рослые фигуры солдат. Они беспечно прогуливались вдоль бруствера.

Я хотел было попробовать пулемет, но испанцы не разрешили, боясь, что стрельба вызовет огонь артиллерии. Сошлись на том, что установим «максим» в стороне, там, где нет людей. Так и сделали. Взяли пулемет, четыре ленты и залегли на ближайшей возвышенности. Два человека продолжали свою прогулку. Установив прицел на цифру «семь», подвел по кольцу, навел по ходу движения солдат и стал ждать. Как только они подошли к прицельной точке, я выпустил короткую очередь. Пули, по моим наблюдениям, легли точно по идущим фигурам, но они, как ни в чем не бывало, продолжали шагать своей дорогой. «Про-мазал, шайтан их возьми», – с досадой сказал я.

– Что такое шайтан? – зашептал сопровождавший меня испанец.

– Словечко такое, еще от деда услышал. Так у нас оренбуржцы досаду выражают. – Еще точнее навел пулемет, прицелился, выпустил длинную очередь. Один марокканец, взмахнув руками, упал в окоп.

– Буэнас, – похлопал меня по плечу лежавший рядом со иной пулеметчик.

– Сейчас и второго снимем, – ответил я.

Дал еще очередь. Солдат был невредим. Я разозлился и выпустил по нему еще две пулеметные ленты. А он все ходит. Что за чертовщина? Было неудобно перед моими друзьями – не смог поразить беспечных гуляк. И вдруг фигура сползла в окоп. Не успели мы спрятать пулемет в укрытие, как перед нашим окопом стали рваться мины, мятежники успели засечь пулемет и сейчас вели огонь из двух батарей. Огневой налет длился пять минут. Наконец он смолк. Очевидно, противник решил, что пулемет и его расчет уничтожены. К счастью, нам удалось сохранить «максим» и самим остаться невредимыми.

Долго думали мы с Марио о загадочных марокканцах, которых не берут пулеметные очереди, а объяснений не нашли. Быть может, действительно что-то о пулеметом случилось? Может, пули долетели до бруствера окопа и, ударившись о камень или о сухой грунт, летели мимо мятежников? И вообще, зачем нужно это хождение? Засечь пулеметные точки? Но жертвовать для этого жизнью солдат? Нет, здесь что-то другое. Эту тайну следовало раскрыть во что бы то ни стало, иначе пойдет худая слава о нашем «максиме».

В скором времени бригада Пандо снова захватила высоту и злополучный окоп. Мы, сгорая от нетерпения, кинулись туда. Обшарили все стенки, дно и ниши, но ни одного убитого солдата не нашли. Лишь в дальнем углу нам попались восемь чучел, сделанных из картона и легкой фанеры. Изготовлены они были так умело, что даже на расстоянии трехсот метров трудно отличить макет от фигуры человека.

Все чучела имели пробоины, а два оказались настолько продырявлены, что стоило Марио ткнуть их, как они развалились на части. Стало ясно; противник обвел нас вокруг пальца. Мне было досадно, что я попался в такую ловушку. Марио сфотографировал меня на память с одним из «заколдованных марокканцев».

28 февраля бригада получила приказ перейти к обороне на занимаемом рубеже. В минуты затишья Листер, вспоминая все перипетии Харамской операции рассказывал, что но количеству введенных в бой сил это сражение было одно из самых крупных.

В Харамской битве принимали участие все роды войск. В первые дни боевых действий преимущество безусловно было на стороне мятежников. Они располагали в достаточном количестве бомбардировочной и истребительной авиацией, не испытывали недостатка в танках и артиллерии. Впервые на Хараме франкисты применили и зенитную артиллерию. На стороне мятежников воевали хорошо обученные и вымуштрованные марокканские части. Все это обеспечивало на первых порах успех франкистов.