Евгений Поляков - И. П. Павлов – первый нобелевский лауреат России. Том 2. Павлов без ретуши

Мне кажется, что такая характеристика справедлива. Нет, действительно, предмета, который бы не интересовал молодой ум. Я припоминаю, что читалось, о чем велись споры тогда – и теперь. Я не знаю предмета, которого бы они не касались. Тут и вопросы из всевозможных наук, тут и философские вопросы о боге, душе и т. д., тут и каждый факт жизни. И это не были разбросанные сведения. Все это должно было, и действительно стремилось, собраться в известную систему. Только, бывало, и слышишь: «общий взгляд», – «общие мировоззрения», – «как же это согласуется с твоим общим взглядом», – «это вполне отвечает моему мировоззрению» – и т. д.

Я ясно помню, как этот общий взгляд являлся живой жгучей потребностью. Мы представляли людей, у которых не было такого взгляда, жалкими. Мы не могли понять, как это можно жить без общего взгляда на мир и жизнь. От всякого нового знакомого мы хотели узнать: имеет ли он общий взгляд?

Молодой ум восприимчивый, свободный, без предрассудков, смелый. Сообразите взгляды, которые окружают начинающего человека: специальные советы детям, ученикам со стороны родителей, взрослых, учителей – и нужно дивиться, как молодой ум выкарабкивается из-под всего этого – и идет с любовью навстречу всевозможным передовым идеям.

Наконец, имейте в виду основное условие деятельности этого ума. Это то, что этот ум пустой и начинающий только наполняться, для которого все ново.

Итак, вот пред вами наш подсудимый, молодой ум. Хорош он или дурен? Пока, как здесь представлен, – о, конечно, хорош! Человек живет умственными наслаждениями, и люди, стоящие во главе человечества, скажут вам, что умственные наслаждения – наслаждения самые резкие, глубокие, почти бесконечные. Человек постоянно работает мыслью, и что же может быть более выгодно ему, окруженному массой нерешенных вопросов? Человек стремится в своем взгляде объять весь мир, а не ограничиться только уголком его. А это есть необходимое условие разумной, достойной жизни и наиболее верного представления вещей. Как бьют, тиранят жизненные мелочи человека, не видящего дальше своего носа, и как бессильны они перед душой людей с широкими взглядами, с мировыми вопросами. И как справедливо оценить отдельный факт по себе, когда ему дает смысл только место в целом! Человек не знает предрассудков, а предрассудки – первые враги истины, которую и нужно. Таким образом, нет спора, что свойства молодого ума – свойства выгодные, желательные для человека.

(Продолжение следует)

Догадался

(из дневника)

Фу-ты, пропасть какая! Иной раз зло на самого себя такое разберет, что вот, кажется, взял бы да и выпорол себя хорошенько. Положим, такие казусы встречаются не часто, благодаря моему прирожденному благодумию и спокойно-философскому взгляду на жизнь. Тем не менее, перед самим собой и перед другими я должен признать, что все у меня как-то не клеится. Хочешь одного – выходит как раз наоборот, совсем другое. Поневоле досада возьмет: судьба играет мной точно пешкой. Да уж поди бы играла-то хорошо, хоть бы какой-нибудь системы придерживалась, порядок соблюдала! Все бы легче было. А то выходит, что сам-то я черт знает, что такое, а жизнь мою и сам Мефистофель ни за какие коврижки не разберет.

И уж бы я не работал над самим собой, не старался изо всех сил, чтобы из меня что-нибудь порядочное вышло. Тогда уж куда ни шло. А вот ведь нет. С тех пор, как я себя помню, я всячески хлопотал об умственном и нравственном усовершенствовании, какую махину книжек прочитал, какие дебаты из-за выеденного яйца вел, что чертям тошно!

Кажется, должен был бы из всего этого существенный толк выйти. Вот поди же ты! Споря с приятелями, такую философию могу распустить, что смотреть самому себе любо-дорого, а уж коли упрусь на чем, так меня и пушкой не сшибить, надивишься, откуда столько характера берется. Кажется, и желать бы больше нечего. Ан вон нет. Как посмотришь на всю свою жизнь, так и оказывается, что и ума-то у тебя иной раз, как будто бы, не хватает, а характера и с куриный ноготок не будет.

Просто ничего понять не могу! Чтобы у меня ума было мало – это совсем неправда. Но пусть не глупее я других, начитаннее же и развитее многих. Характер… Да верно ли у меня его нет, и если верно, то отчего бы такая оказия вышла?

Попробую разобраться. Помню годы молодые (эка черт, ведь я до 30 лет дожил) и буду писать: так лучше думается. Опишу подробно и выясню все до мелочей, как я провел нынешнее лето: скверно, скверно, черт побери, оно прошло! А какие были планы у меня, какие надежды я возлагал на это лето? Пропасть!

Однако попридержу свое негодование и начну рассказывать по порядку. Нужно все обсудить хладнокровно, с толком.

Год жил я с приятелем, неким Сашкой, товарищем по академии. Ну и как водится, все время только и делали, что язык околачивали. Приятели. То мы к ним, то они к нам. Год-то и не видать, как прошел.

Настало лето. Ну, думаю, теперь все поразъедутся, а я – благо экзамен сошел кое-как 31 , —займусь хорошенько нравственным самоусовершенствованием, начитаюсь всласть. Одно только обстоятельство меня немного смущало: рядом с комнатой, где я жил с товарищем, жила молодая особочка, красоточка ничего себе. Думаю – смущать будет, лучше уеду. Квартиру искать – это тоже, черт возьми, имеет свою приятность. Пожалуй, и про самоусовершенствование позабудешь. Однако я твердо стоял и все собирался себе подходящую уединенную компанию подыскать.

А тут, пока я собирался, то обнаружилось такое обстоятельство, которое устраняло все затруднения, и дело, по-видимому, могло устроиться к полному моему благополучию. Оленька (так звали красоточку), оказалось, втюрившись в Сашку состояла. Такие нежные объяснения в любви мне вдруг пришлось выслушать, что чертям тошно.

Соображаясь с этим, я конечно и решил: «Коли тут такая нежность существует, так зачем же мне и уезжать: не стану я в самом деле приятелю пакостить, счастье разрушать его. Значит и соблазна никакого быть не может». Смекнув так дело, я на радости, что без таскания по квартирам обошлось, полному благодушию предался, по три самовара в день выпивал, нежные арии распевал и все мечтал, как с отъездом Сашки я разным Миллям и Спенсерам предамся 32.

Наконец настал и желанный день. Сашка уехал. Слетать в библиотеку за книгами минутное дело. Притащил их, ну, теперь засядем! Первым делом принял разные предварительные меры, устроился так, чтобы ничто, значит, тебя не смущало, чтобы никакие посторонние мысли и желания тебя не развлекали.

А потом и засел. Так все лето по возвышенной поэзии и занимался…

Резонерство в тебе одно, брат, и им ты уже давно всякое непосредственное чувство ухлопал. Вот что. Ну, наплевать!