Евгений Соколов - Жизнь как кино

В начале сентября был набор в студию при театре. В балетном классе в ДК имени Курчатова собралась вся труппа, а, надо сказать, я уже успел посмотреть несколько их потрясных спектаклей и многих актёров знал в лицо. К сожалению, к тому времени, труппу уже покинул Павел Брюн, ветераны студии вспоминали о нём с пиитетом. Все артисты расположились на полу, перед занавешенным зеркалом. В центре, на единственном стуле, сидел он, человек, который создал этот волшебный мир. Претенденты, в том числе и я, что-то показывали, читали басни. Гедрюс, со своим неповторимым акцентом, иногда отпускал ироничные комментарии, но незлобно так, по-домашнему.

Меня и ещё несколько человек взяли, и началась пахота. Почти каждый день, в шесть утра я вставал и шёл на завод, потом после работы ехал в Москву, до одиннадцати мы репетировали, потом ехал в Красногорск, в общежитие завода. Выпивал стакан молока, если он был, и в час ночи ложился спать. Утром в шесть – подъём.

Репетиции проходили по программе театрального вуза, но сначала разминка, растяжка, пластика, станок, потом этюды итд. Балетный класс вела Татьяна Борисова, пластику Сергей Цветков и иногда Людмила Попова, но в основном нами занимался, вкладывал душу по полной, Анатолий Бочаров. Низкий им всем поклон. Помню, люблю.

К Новому году Анатолий Иванович из наших этюдов собрал спектакль «За кулисами цирка» и перед праздником мы должны были показать его самому Гедрюсу. Надо сказать, что до этого он редко заглядывал на наши репетиции, но его энергичная фигура постоянно маячила где-то рядом. Гедрюс не был похож на классического мима, такого худого, рафинированного, типа Енгибарова или Марсо. Да, он был таким же инопланетянином, как и они, но другим. Он был, прежде всего, режиссёром, вулканом, извергающим огненную лаву его неуёмной творческой энергии. При этом с окружающими он был всегда доброжелателен и тактичен, но если что-то шло не так, он мог раздражаться, злиться, огорчаться, но при этом я ни разу не видел, чтоб он кому-то нагрубил или даже повёл бы себя некорректно. Внешне он был похож на Давида в исполнении Микеланджело, в его мощных, мускулистых руках прекрасно смотрелась бы праща или меч легионера. Он был крепок, как дуб, который, казалось, не завалить никакой бурей. В тот год, была очень холодная зима, и Гедрюс ходил в белой горской папахе, и это придавало его образу дополнительный шарм. Хотя зачем ему шапка, сто процентов, что внутри этого человека работает маленький ядерный реактор – ведь не зря же институт Курчатова его приютил.

За несколько дней до Нового года состоялся показ. У меня был этюд про дрессировщиц. Я был матёрой такой дрессировщицей-интриганкой, с большим таким бюстом и престарелым ленивым львом, которого изображал крупный, лохматый парень-студиец. А моя партнёрша была молодой, перспективной дрессировщицей с тремя молодыми агрессивными чёрными пантерами, которых, соответственно, играли девчонки из студии. Да, нужно сказать, что весь спектакль, около часа, игрался без слов, в состоянии органического молчания. В общем, всё прошло весело, и иногда даже было смешно. Гедрюсу показ понравился и он сказал, что будет плотно с нами работать после Нового года. И это было здорово!

Потом мы на втором этаже отмечали премьеру. Скинулись, кто-то сгонял на такси в центр, купить у таксистов водку, запивали ее чаем. У нас почти не было закуски, кроме печенья, но наше счастливое состояние не угасало.

– Ээээ, – сказал Гедрюс, – Что это вы так радуетесь?! Настоящий художник не может быть счастлив!

И мы чокались чайными кружками и повторяли радостно, как тост: «Художник не может быть счастлив! Ура!!!» А потом, у кого-то на квартире, мы ещё были счастливы всю ночь, хоть МАСТЕР нам и сказал, что так быть не должно. Видимо, мы были не настоящими художниками.

А спектакль в новом году Гедрюс с нами поставил, но это уже была совсем другая история.

Закончилось для меня всё банально. Лето. Загородный лагерь. Прыжок через забор в пять утра – разрыв мениска. Год с коленом – ни то ни сё, потом операция. Но…

Спустя годы у меня в фильме снимался замечательный актёр Борис Петрович Химичев. И, как-то в гримёрке, мы общались и он говорит: «Женя, я вот наблюдаю за тобой, ты сцены собираешь не так, как это делают другие режиссёры». И он мне рассказал, как это выглядит со стороны.

«Так это же влияние Гедрюса, он же как-то так «собирал сцены»», – мелькнуло у меня в голове.

Значит, было. Значит прикоснулся. Значит обожгло.

– Та-а-а-ак, девочки, заходим, заходим, а где мужская половина? Кровь сдают, доноры… Ну, понятно, понравилось прогуливать… Ладно, я их предупреждала… Становитесь полукругом, чтоб всем было видно. Да не хихикайте вы. Там всё прикрыто? Ну, и чего хихикать? А вы, больной, тоже не дёргайтесь, а то ещё не то, что надо отрежу. Значит так. Сегодня у нас операция по удалению мениска левого коленного сустава. Операция проводится под местным наркозом. Один укол анестезии был сделан в ягодицу – во-о-от сюда, ну и тут тоже обкололи. Уже должно подействовать. Больной, как самочувствие? Ну, что ж, приступим. Делаем разрез зде-е-есь. Так, девочки, только не надо глазки закатывать. Лягушек ведь резали? Или, все ещё вида крови боитесь, Сизова? Та-а-ак. Вот он, внутренний мениск коленного сустава. Тут аккуратно отделяем, подрезаем. Всем видно? На следующей неделе в морге будете тренироваться. Двойка – недопуск к экзамену. Это яс-с-сно?! Вот он, теперь зацепляем и отделя-яем… Так, ещё раз. Аккуратней, больной, руками-то за стол держитесь. Ну и закачали колено. Спортсмен что ли? Девочки, кто там стоит, за правую ногу его подержите, чтоб со стола не упал. Крепче, крепче, да можно вдвоём сразу, даже лучше так. Да не хихикайте вы. Ещё раз. Мммм… Ох! Ну, всё, отлично. Вот он. Передайте на ватке по кругу, пусть все посмотрят. Видите, там такой заусенец отслоился – это он и создавал проблемы. Да, передавайте сюда, больному покажу, вот ваш мениск. Со временем вместо него нарастёт костная мозоль, которая будет выполнять его функцию, так что ещё побегаете. Да-да, все посмотрите. Сестра, будем зашивать. Завтра жду отчёт по практическому занятию. Что, куда мениск? Да сюда, в мусорную корзину.

В далёком 85-м «Мосфильм» ещё оставался фабрикой грёз и когда меня туда, практически с улицы, взяли на работу, мне показалось, что я очутился в сказке. Первая же экспедиция, куда меня послали, была в Армению, в сентябре… Ну, вы понимаете, на Кавказ в начале осени – командировка из сказки в рай, и ничто, как говорится, не предвещало…

Начинал я работать в комбинированных съёмках ассистентом оператора и нам пришёл заказ, снять несколько необычных кадров для армянской картины «Одинокая орешина». Поехали мы в таком составе: Григорий Зайцев – оператор комбинированных съёмок, который снимал первый отечественный фильм-катастрофу «Экипаж», Фёдор Добронравов, оператор-постановщик, снявший и «Горячий снег» и первых и вторых «Неуловимых мстителей», Эдик Маликов, художник, снимавший «Войну и мир» (мы потом с ним 5 лет работали душа в душу и сняли комбинированные кадры для многих фильмов), ну и я.