Вячеслав Харченко - Москвич в Южном городе

– И что, они никому не нужны?

– Никому, кроме вас.

Игнатий потянулся за чаем, он уже давно дымился на его столе. Я явно мешал ему выпить стаканчик и закусить мягким эклером. Я посмотрел в телевизор. Там серьезные журналисты пытали уставшего президента. Президент нехотя и грустно отвечал на их вопросы.

– И цены у вас божеские.

Игнатий еще раз зевнул, потянулся за стаканом и обжегся, разозлившись, он произнес:

– Брать будете? А то цены подниму.

– Кто же их тогда у вас купит, я один их у вас покупаю.

– Купят, купят, вы вот Пятигорского искали, а его взяли, – Игнатий весело и ехидно посмотрел на меня.

– Пятигорского? «Переулок…»? Я так хотел. И кто?

– Девушка молодая. Лида

– В пальто белом и шапке с бубенчиком?

– Да, да, – Игнатий засмеялся.

Я ничего не сказал Игнатию и вышел на улицу Пушкина. Мне было печально и одновременно радостно, что вот в этом Южном Городе есть юная девушка Лида, купившая Пятигорского, которого так хотел купить я. Мне почему-то казалось, что она одинока и что ее надо обязательно найти.

Как я счастлив, что живу на юге. Наконец-то я могу не скрывать свои эмоции. Прожив тридцать лет в северной Москве, я был вынужден ежесекундно скрывать свой взрывной невыдержанный южный темперамент под маской скучающего безразличия. Я мысленно убивал толкающихся пассажиров метро, душил неторопливых продавщиц, проклинал громко орущих детей и кидал камни в огромных клыкастых псов. На юге я могу это делать абсолютно легально.

Я могу ругаться на рынке с молочницами за каждую копейку, я могу спорить о политике Верховного главнокомандующего и посылать его в жопу, я могу скандалить, требовать и ужасаться. И заметьте, никто, никто не подумает, что я сумасшедший. Я могу сегодня поссориться, а завтра помириться, я могу ехать в электричке и на протяжении всего пути доказывать дряхлому старику, что его инжир дрянь, а он сначала схватит меня за грудки, а потом нальет шестидесятиградусной чачи, и мы будем рыдать и смеяться, как безумные.

Я могу здесь три часа просто говорить, и меня будут слушать, а не мрачно кивать и поддакивать, как на севере. Я могу не хвалить Мандельштама и Олешу и не ругать Верочку Полозкову, я могу не читать газет и журналов и вместо канала «Культура» смотреть «Ютуб».

А самое главное, я люблю южных женщин. Черноволосых, с крутыми бедрами и стройными ногами, с кричащей красной помадой, с розовыми ногтями в пять сантиметров, торчащей шелковой комбинацией из-под кожаной юбки, в пышных синтетических шубах, как у барашков. О, эти шумные, язвительные и пылкие южные женщины, так жаждущие не айфонов, а любви!

Любимая пишет, что мне надо на ком-нибудь жениться.

«Я на тебе женат», – удивленно написал я, отложив Зинаиду Гиппиус.

«Ну смотри, вот, например, Пелагея».

«Кто такая Пелагея?»

«Певица знаменитая».

Чат пылал.

«И что Пелагея?»

«Разводится с Иваном Телегиным».

«Кто такой Иван Телегин?»

«Хоккеист знаменитый».

«Да ладно, я всех хоккеистов знаю. Третьяк, Фетисов, Мальцев, Харламов, Боби Ор».

«Он в ЦСКА играет».

«Хорошо, но какое это отношение имеет к нам, зачем разводиться?»

«Чтобы потом пожениться», – на меня смотрели, как на сумасшедшего.

«На ком?»

«Не знаю. Но зато об этом напишут газеты».

«Ага-ага, газеты напишут только в том случае, если я зарублю поэта, например, Г. В.»

Я представил, как я еду к Г. В. на Конаковскую дачу и вместо обещанной ему книги Сопровского из серии журнала «Огонек» везу за пазухой топор. Я выхожу на дальней глухой станции, потом долго иду по заснеженной степи к даче Г. В. Г.В. сидит за столом, пьет чай с баранками и пишет стихи. Я смотрю на него сквозь окно. Мне жаль Г. В., но тяга к известности толкает меня на чудовищный поступок. Я открываю дверь дачи, достаю топор… На этом мое воображение дало сбой.

Я подумал и написал Лене: «Мне кажется, жизнь – это не догонялки».

Я еще какое-то время представлял заголовки газет. Мне почему-то было стыдно перед Г. В.

– Мне кажется, Слава, в вашем повествовании не хватает эпического начала, – сказала мне соседка Надежда и вернула зажигалку.

Вообще-то Надежда не курит, но иногда, чтобы поддержать разговор, она просит у меня сигарету, и для этого я ношу в кармане тонкий ментоловый «Вог», хотя сам курю «Галуас».

– Эпос, эпос, что это такое?

Я повернулся к соседке и заметил на ее лице полуулыбку. Эта странная полуулыбка так часто появлялась на ее лице, невозможно понять ее причину.

– В вашем повествовании слишком много человека.

Я смотрел в темноте на Надежду. Она глядела в сторону плато, там на плато всегда ходит ветер, и от этого чувствуешь радость жизни.

– То есть вам, Надежда, не хватает птичек? – мне стало смешно и весело.

– Ну да. Обожествление природы – это и есть юг. Горы, море, Неаполь скифский, Старый город, коты.

– Ну котов у меня хватает.

– Ваши коты не имеют родины, вы же человек без корней.

После этих слов Надежды мне стало немного обидно. У меня есть корни, но я никогда не придавал им значения.

– Мне обидно, – сказал я и загрустил.

– Настоящий Южный Город не различает мифологию и жизнь, – продолжила Надежда, – хотя вам этого не понять.

– Отчего же?

– Ваши герои, как герои Мураками, вместо саке пьют кока-колу, вместо суши едят гамбургеры и вместо того, чтобы заниматься любовью, говорят о любви.

– Зато я их люблю.

– Зачем любить то, что не существует?

Надежда подняла с земли монетку (кто-то потерял монетку) и пошла к себе во двор.

Покупаю молоко на центральном рынке Южного Города. Взял пластиковую бутылку и пячусь назад, чувствую, толкнул кого-то, слышу:

– Не толкайтесь.

Оборачиваюсь. Стоит немолодая, но прелестная и веселая женщина. Меня опять толкают, и я наступаю ей на ногу. Женщина ойкает:

– Что же это такое?!

Немного думает и произносит:

– А хотите, я вам погадаю?

Мне интересно.

– С чего бы это? – отвечаю.

– Ну судя по всему, что вы за десять секунд толкнули меня и наступили мне на ногу, у вас слоновья болезнь.

– Нет, – говорю, – у меня слоновьей болезни, просто толкаются все.

Но ладонь даю. Женщина поправляет прическу, отводит в сторону прядь со лба, берет мою ладонь и долго рассматривает.

– Вы родились на юге, но выросли в снегах. У вас, – говорит, – было счастливое детство, в кругу вашей семьи было принято дарить подарки и любить друг друга, вы часто гуляли на берегу моря и дышали свежим воздухом.

– Продолжайте, – киваю ей.

Я и вправду родился на Кубани, а вырос на Камчатке у Тихого океана.

– Вы много и хорошо учились и уехали в большой город.