Катерина Шпица - Жизнь в эпизодах

Пока мы не начали, сердечно благодарю моих любимых мужа и родителей, всех близких друзей и чутких коллег, которые сказали: «Пиши, тебе есть что рассказать». В моей жизни им принадлежат большие роли.

1985 год. Сыктывкар. Аэропорт. Зал ожидания. Вечер. Нетерпеливыми, но подконтрольно медленными, усмиряющими тревогу шагами пространство прорезает молодой мужчина, отсчитывая время своего ожидания. От кресла до окна, от окна до стены и обратно, по лестницам вверх и вниз – он слоняется бесприютно по зданию аэропорта. На улицу не выбегал, потому что не курит. Иначе, может, и выскочил бы ненадолго, толкнув порывисто и нервно стеклянную дверь, а просто воздухом подышать – нет, это слишком далеко от желанного самолета. Даже повернуться спиной к стене, за которой на летном поле стоят авиалайнеры, боязно, как будто это может отсрочить вылет. Обычно разговорчивый и способный завести теплую беседу с любым попутчиком, мужчина сегодня молчалив и погружен в сумбур своих мыслей. В его голове слайд сменяется другим так быстро, что резкость не успеваешь навести, и ни один из них невозможно ухватить, чтобы заземлиться. Слайд, призывающий к действию выпить, голову не посетил, потому что, пусть и нервы, но нет такой привычки – махнуть стопочку. Может, это помогло бы не так психовать из-за приятного, но холодного и оттого очень раздражающего голоса из громкоговорителя, который регулярно выдает все новые и новые объявления, а заветные слова из него никак не раздаются. Анатолий Васильевич Шпица ждет, чтобы невидимая женщина-диспетчер из радиорубки, где вершатся судьбы, наконец-то произнесла: «Началась посадка на рейс Сыктывкар – Пермь».

Мужчина прилетел час назад из Инты, а впереди было еще целых 2 часа до пересадки. Погрузившись в мысли и отчего-то чувствуя сильное волнение вместо радостного предвкушения, он протоптал квадратные метры здания аэропорта вдоль и поперек. Тревожился, будто бы о чем-то уже знал. Хотя складывалось все очень удачно: на шахте пошли навстречу, дали отгулы, в авиакассах на Комсомольской посчастливилось купить билеты на идеально подходящий рейс. И вот теперь оставалось дождаться. Бродя меж будущих авиапопутчиков, Анатолий иногда на миг замирал среди людского муравейника то с серьезным лицом, то с блуждающей улыбкой, искрящейся на кончиках темных с позолотой усов. Окрыленный удивительными чувствами, он трепетно ждал полета.

Молодой, стройный, красивый, больше похожий на кинозвезду, чем на шахтера, – он, непрерывно перемещаясь, включался, как лампочка то тут, то там по всему аэропорту. «Светящийся» мужчина 3 дня тому назад неожиданно стал отцом и теперь спешил в Пермь на выписку из роддома. Перечитывал в уме сфотографированные памятью телеграммы. Первую получил 28 октября: «Ухту не вылетай, Галя попала больницу» [3] В телеграммах исключали предлоги. . Какое счастье, что она не успела вылететь в Ухту, как они планировали, а то ведь все могло случиться и в самолете. Вторая телеграмма пришла 29-го. Анатолий прочел ее, когда пришел домой с ночной смены. Узкая бумажная полоска, вклеенная в открытку с щекастым зайчонком, со словами «Поздравляем дочкой» так и стояла перед глазами.

Слайд выдернул из головы все тот же голос диктора, который теперь казался самым дружелюбным на свете: «Уважаемые пассажиры…» Это было приглашение на посадку!

С толпой попутчиков прошел в зал вылета. Сна от волнения ни в одном глазу, ладони немного потеют, сжимая ручку наскоро собранной без обычной помощи жены сумки. И вот уже электрический свет в вечернем аэропорту стал казаться очень теплым, гостеприимным, как свет прихожей в доме, куда приятно возвращаться и откуда легко провожают, заботливо попросив присесть на дорожку. Прошло вечных полчаса, и тут громкоговоритель плюнул трещащей нотой новой «песни» – Анатолий всем телом подался к выходу на трап. И как только тело могло так опередить звук… А звучало: «Пермь не принимает, покиньте зал вылета до новых распоряжений». Внутри все оборвалось. Так вот почему он так волновался. Задержку рейса объявили минимум до утра. А ведь утром, максимум днем, Галю надо уже забрать. Оставаться в аэропорту было немыслимо трудно. И Анатолий, стряхнув разочарование и отчаяние с плеч, стал думать, как ему действовать.

В это время, отдав свою новорожденную дочь после вечернего кормления, как полагается, нянечке, которая унесла ее в общую детскую, Галя сидела в палате совершенно одна, неприкаянно озираясь по сторонам и мучаясь вопросом: «Как быть?» На нее с соседних коек смотрели с немым укором завитки свернутых матрасов. Всех выписали еще до полудня. Под окном то и дело раздавались смех и умиление на разный лад, пока поток выписывающихся и встречающих не иссяк. А Галина Федоровна Карповская теперь терзалась в палате, оставшись одна среди этих разноцветных матерчатых улиток, которые отправили в жизненный путь состоявшихся матерей с их детьми – новыми людьми – и отдыхали до следующих. Они будто молча упрекали Галю за то, что она задерживается. Женщина мучилась дилеммой: дожидаться застрявшего в Сыктывкаре мужа или выписаться в срок. Вопросов было много: «Придумает ли он что-то или нет? Почему не принимает Пермь?» И как было странно, что ее выписывают, как обычную родильницу, ведь у Кати явные признаки недоношенности. Еще бы, на месяц с лишним раньше родилась, и никакие внутривенные препараты, которые кололи Гале несколько часов, ее не остановили. И даже кювез не понадобился. Вот и говори после этого, что у 8-месячных низкая выживаемость.

Галя всегда отличалась гиперответственностью и повышенной совестливостью и, как истая комсомолка, не любила попирать справедливые правила (она даже родила в день рождения комсомола!). Но из роддома ее гнал не системный характер. Представить одинокую ночь, когда она и днем-то вздрагивала от каждого плача из далекой детской, Галя не могла. Сердце от этих звуков разрывалось. Как продолжать быть тут, когда уже утром можно будет прижать к груди дочь и никому не отдавать, ни в какие чужие, хоть 300 раз профессиональные руки, а самой оберегать ее недостаточно заросший родничок, пеленать и мыть. И почему только нельзя быть с ребенком в роддоме вместе, кто придумал эти свидания по часам?!

Где-то там в Сыктывкаре Толя с холодной испариной на лбу и с застывшим взглядом светлых серых глаз, обращенным внутрь, пытался изобрести из воздуха осточертевшего аэропорта машину времени и не мог себе представить, как же это он не заберет из роддома дочь, а Галя – тут в палате не могла представить, как можно было бы добровольно отказаться от воссоединения с дочкой сию минуту и ждать мучительно еще сутки.