Василий Корганов - Бетховен. Биографический этюд

Госпиталь в Бонне.

Ввиду многочисленности больных, находящихся в боннском госпитале, что в замке курфюрста, предлагаю именуемому Бетховеном (Иоганном) явиться завтра утром ровно в шесть часов для исполнения обязанностей аптекаря третьего разряда на соответствующий этому званию оклад жалованья.

Диве.

Бонн, 26 вантоуза III года республики Главный аптекарь.

(18 марта 1795 г.)

Тут же на полях сделана приписка:

«6 флореаля (23 апреля) гражданину Бетховену прекратить выдачу жалованья, полагающегося аптекарю третьего разряда».

После того как оба брата были пристроены, главное препятствие поездке Людвига было устранено, и вот 29 октября 1792 года граф Вальдштейн, принимавший деятельное участие в судьбе молодого виртуоза, пишет ему:

Дорогой Бетховен!

Вы отправитесь в Вену, осуществив таким образом вашу заветную мечту. Гений музыки все еще оплакивает смерть Моцарта; он приютился временно у Гайдна, неисчерпаемого источника гармонии, но не там ему проявить свое величие и мощь; он уже ищет вокруг себя избранную натуру, чтобы служить ей. Поезжайте, работайте без устали; из рук Гайдна вы получите дух Моцарта.

Ваш истинный друг Вальдштейн.

Это напутствие, вероятно, сопровождалось необходимой денежной поддержкой, без которой Людвиг не мог бы так скоро, 2 ноября, выехать из Бонна; его кошелек, по обыкновению, был тощ, а положение курфюрста было настолько трагично, приближавшиеся раскаты пушечного грома настолько оглушали князя-архиепископа, что робкие просьбы молодого артиста не могли обратить на себя его внимания. Войска французской республики заняли уже Вормс, 22 октября они вошли в Майнц, откуда курфюрст заранее велел вывезти в Дюссельдорф архив и казну; 31 октября он сам бежал из Бонна в Клев (на Рейне, к северу от Везеля) в сопровождении князя Нейвида. В начале ноября германские войска выступили из Кобленца и рассыпались по окрестным деревням в ожидании появления французской армии Кюстина.

Песня, которая напутствовала Бетховена с берегов Рейна, не блещет музыкальными красотами, но в ней много глубокого смысла и велики чудеса, вызванные ей; раздавшись здесь впервые, она как бы направила юного артиста на новый путь, открыла ему новые горизонты искусства. С этой песнью марсельцы вступили в Париж 29 июля 1792 года, под ее звуки распалось ветхое здание французской монархии, чтобы уступить место осуществлению великих идей, возросших и взлелеянных вдали от дворцов, среди неведомых борцов за свободу, равенство и братство. Много ли страниц можно найти в симфониях, квартетах, в фортепианных сонатах Бетховена, где бы не слышался более или менее отдаленный отзвук этого напева, поразившего даже невозмутимого олимпийца Гете.

«Необыкновенное впечатление, – пишет веймарский министр, – произвело на нас (во Франкфурте) появление конных стрелков. Они подъехали к нам неслышно, незаметно и вдруг грянула марсельеза. Этот революционный гимн и без того носит характер печальный и таинственный, как бы скоро его ни исполняли; здесь же они взяли темп совсем медленный, сообразно их медленному движению. Впечатление было ужасное, потрясающее…»

«Свобода!» – гремело из миллионов уст за спиной нашего путника.

«Свобода» была всегда в мыслях Бетховена, когда он брался за перо… «Свобода!!! Чего же еще больше желать человеку?» – писал он в 1814 году своему другу Цмескалю.

Бетховен выехал из Бонна 2 ноября, в 6 часов утра, в сопровождении неизвестного нам спутника; почтовый тракт из Бонна через Франкфурт в Вену лежал тогда вдоль левого берега Рейна, через Ремаген, Андернах, Кобленц; здесь предстоял переезд через Рейн, затем путь лежал на Эренбрейтштейн, Монтабаур, Вюргес и Кенигштейн. В тот же день, к трем часам, путники были в Кобленце, но дальше ехать было трудно: в случае появления дерзких путешественников на театре военных действий патрули и сторожевые посты гессенцев могли расправиться с ними по-боевому. Тем не менее путники наши решили прорваться сквозь цепь, для чего соблазнили ямщика невиданной им платой; в памятной книжке Бетховен отметил по этому случаю: «Талер ямщику, потому что молодчина промчал нас с адскою быстротою сквозь гессенскую армию, рискуя быть избитым». Там же отмечены расходы на еду, на экипажи; плата у застав и ямщикам; сначала запись велась в книжке Бетховеном, а неизвестный путник делал в ней лишь незначительные отметки; затем, видно, герой наш проявил обычную свою бездарность в литературе этого рода, и почерк его почти исчезает из книжки, а расходы вел, вероятно, его спутник, из заметок которого видно, что негодный почтовый экипаж был заменен во Франкфурте удобным дилижансом частного владельца.

По приезде в Вену молодой композитор поспешил воспользоваться рекомендательными письмами, полученными им от графа Вальдштейна к некоторым знатным лицам; для этого предстояло предварительно обзавестись соответствующим костюмом и научиться соответствующим манерам тогдашнего этикета, о чем, впрочем, герой наш заботился недолго; в памятной книжке его имеется, между прочим, отметка о расходе в шесть флоринов на пару сапог, а также адрес Андрея Линдера, учителя танцев и светских приемов. Кошелек его быстро истощился, из обещанных курфюрстом ста дукатов он получил здесь только 25, и уже 12 декабря, как видно из памятной книжки, весь капитал его заключался в 15 дукатах; к этому прибавилось новое горе, иного рода: 18 декабря 1792 года умер его отец, Иоганн ван Бетховен. По этому случаю курфюрст писал своему маршалу фон Шалю: «Бетховен умер; это тяжелая потеря в отношении доходов с напитков». Смерть отца вновь вызвала ходатайство Людвига о пособии, так как расходы его возрастали, а кассир курфюрста отказал Людвигу в выдаче указанных в декрете 100 талеров, перечисленных из оклада отца в жалованье сыну. Из приводимого ниже прошения и последствий его видно, что уступка Людвига воле отца вызвала потерю назначенной указом курфюрста прибавки к жалованью.

Преосвященнейший, светлейший курфюрст

Милостивый государь.

Несколько лет тому назад вашей светлости угодно было уволить моего отца, придворного тенора ван Бетховена, в отставку и милостивым декретом назначить мне 100 талеров, из каковой суммы я обязан был погашать долги, оставленные отцом, а также одевать, кормить и обучать моих двух младших братьев. Указ этот хотел я представить в казначейство вашей светлости, но не сделал этого по настоятельной просьбе отца, так как все могли бы его считать неспособным заботиться о своей семье; он обещал сам доставлять мне по 25 гульденов через каждые три месяца и всегда в точности исполнял это. Но, пожелав по смерти его (последовавшей в декабре прошлого года) представить вышеупомянутый декрет, я с ужасом заметил, что бумага эта уничтожена была отцом моим.