Василий Корганов - Бетховен. Биографический этюд

– Для таких свиней я не стану играть!..

Злопамятный граф Пальфи, состоявший директором казенного театра, отомстил дерзкому музыканту при постановке «Фиделио», но большинство знакомых, меценатов и приятелей охотно прощали ему подобные выходки.

Известное Andante favori, предназначавшееся быть частью сонаты С-dur, ор. 53 (1804 г.), вызвало раздор между автором и Ф. Рисом. Последний, прослушав несколько раз это Andante в исполнении Бетховена, долго не мог забыть его и, преследуемый красивыми темами пьесы, постоянно напевал их; однажды, проходя мимо дворца кн. Лихновского, вздумалось ему зайти и проиграть несколько раз отрывки пьесы, сохранившиеся в памяти; князь также увлекся ими и стал сам подбирать на рояле, а затем посетил автора, жившего в это время у Шотландских ворот, близ нынешнего университета, и при нем сыграл то же самое, шутя прибавив:

– Меня посетило вдохновение, послушайте новое произведение, навеянное им.

Бетховен, резко отклонявший в подобных случаях предложение композиторов-дилетантов даже с княжеским титулом, отнесся к своему гостю сначала снисходительно, но, услышав свое новое произведение, хранившееся еще в рукописи, потребовал объяснения и затаил месть к Рису. Спустя несколько дней у кн. Лихновского, за завтраком, Бетховена просили познакомить гостей с оперой «Фиделио», готовившейся к постановке; против обыкновения, он охотно согласился исполнить просьбу и сел за рояль; при этом он обвел взглядом всех присутствовавших и заявил, что будет играть лишь при условии, если Рис удалится. Увещания и просьбы были напрасны; Рис, со слезами на глазах, должен был уйти, а кн. Лихновский, невольный виновник такого остракизма, продолжал уговаривать композитора вернуть обиженного ученика; в результате Бетховен вскочил со стула, закрыл рояль и совершенно отказался играть.

Этой чертой характера, этим капризным нравом, некоторое время удачно пользовались братья Людвига, чтобы оттолкнуть его от тех друзей, которые им были не по душе. Нетрудно было подчинить своему влиянию этого титана с ребяческими наклонностями. В минуты разлада с близкими он уже не находит друзей среди окружающих, бранит даже преданного ему Ст. Брейнинга, даже Шупанцига и уверяет, что у него лишь один истинный друг среди живых, да был еще давно умерший: говоря это, Бетховен, вероятно, подразумевает пастора Аменда, переселившегося в 1800 году в Курляндию, и покойного Ленца Брейнинга. Приводимые ниже три записки рисуют нам настроение композитора под впечатлением ссоры с приятелями, причина которой обыкновенно бывала ничтожной или заключалась в простом недоразумении.

Любезный Рис!

Так как Брейнинг не постеснялся изобразить меня пред вами и швейцаром, как человека жалкого, пустого, мелочного, то поручаю вам словесно передать Брейнингу мой ответ на один лишь первый пункт его письма, на который отвечаю только для того, чтобы этим оправдать себя пред вами. Итак, скажите ему, что я вовсе не думал упрекать его за поздний отказ, и что если бы даже Брейнинг в самом деле оказался виновным, то все же мне слишком дороги и приятны добрые отношения окружающих, чтобы из-за нескольких сотен, и даже более того, оскорблять кого-либо из друзей своих. Вам самим известно, что я шутя вас упрекнул в том, что вы так поздно доставили отказ. Я уверен, что вы можете это припомнить; я же все это давно забыл. Брат мой, в присутствии Брейнинга, начал за столом об этом говорить, утверждая, что Брейнинг виноват. Я тут же стал отрицать и сказал, что вы виноваты. Мне кажется, что это достаточно доказывает, что я Брейнингу никакой вины не приписываю. Но Брейнинг вскочил с места, как бешеный, и высказал желание позвать наверх швейцара. Такое необыкновенное для меня обращение при людях, которых я постоянно избегаю, вывело меня из терпения: я вскочил с места, опрокинул свой стул, вышел из дома и больше не возвращался. Поступок этот побудил Брейнинга представить меня пред вами и швейцаром в таком прекрасном виде, а также написать мне письмо, на которое я, впрочем, ответил молчанием. Брейнингу мне больше сказать нечего. Его образ мыслей и поступки по отношению ко мне доказывают только, что между нами никогда не должно было быть дружбы, и ее впредь, конечно, не будет. Настоящим письмом хотел я разъяснить вам дело, так как вы порицали весь мой образ мыслей и все мои поступки. Я знаю, что если бы дело было вам известно, то наверное, вы этого не сделали бы, и это меня совершенно удовлетворяет.

Теперь, любезный Рис, прошу вас немедленно, по получении сего письма, пойти к брату моему, аптекарю, и сказать ему, что я через несколько дней оставлю Баден, и чтобы он немедленно нанял квартиру в Деблинге, как только вы ему об этом дадите знать. Я уже сегодня чуть не уехал: мне здесь противно, все это мне надоело. Постарайтесь, ради Бога, чтобы он нанял сейчас, так как мне хочется немедленно переселиться. То, что написано на обороте, не показывайте ему и не говорите ничего об этом; мне хочется всячески показать ему, что я вовсе не так мелочен, как он, и после этого письма я напишу ему, хотя решение мое прекратить с ним дружбу остается неизменным.

Ваш друг Бетховен.

Баден, 14 июля 1804 г.

Если вы, любезный Рис, можете найти лучшую квартиру, то я был бы очень рад.

Братьям моим скажите, что вы еще не нанимаете. Мне очень бы хотелось иметь квартиру на большой нешумной площади или на Бастионе. Г-н брат мой не позаботился прислать вина, и это непростительно, так как оно мне весьма необходимо и полезно. В среду постараюсь быть на репетиции. Мне не нравится, что вы находитесь у Шупанцига. Он мог бы быть мне благодарен, если бы похудел от моих колкостей. Прощайте, дорогой Рис. У нас теперь скверная погода, и я не могу оградить себя от посетителей, мне необходимо бежать отсюда, чтобы иметь возможность уединиться.

Ваш истинный друг Л. в. Бтхвн.

Баден, 24-го июля 1804 г.

Вас, вероятно, удивило дело мое с Брейнингом. Верьте мне, дорогой, что вспышка моя была следствием разных неприятностей, ранее причиненных им мне! Я одарен способностью во многих случаях скрывать обиду и воздерживаться от гнева. Но будучи раздражен в такое время, когда наиболее склонен к гневу, я лопаюсь, и притом несравненно громче других. Брейнинг обладает, без сомнения, превосходными качествами, но он считает себя чуждым всяких недостатков, хотя как раз имеет их гораздо больше, чем те люди, которым он их приписывает. У него мелочный дух, который я уже в детстве презирал. Предчувствия мои почти предсказывали мне развязку с Брейнингом, так как наши поступки, мысли и чувства слишком расходятся. Я, однако, предполагал, что препятствия эти возможно будет преодолеть, но опыт показал противное. А теперь – прочь всякая дружба! Только двух друзей нашел я в мире, с которыми никогда я не приходил в столкновение. Что это за люди! Один из них умер, а другой еще жив. И хотя почти шесть лет мы ничего не знаем друг о друге, я все-таки уверен, что в сердце его я занимаю первое место, как и он в моем. Основанием дружбы служит сходство людей в отношении умственном и нравственном. Я желаю, чтобы вы только прочли письмо мое к Брейнингу и его письмо ко мне. Нет, никогда больше не займет он прежнего места в сердце моем! Тот, кто в состоянии приписать своему другу такой низкий образ мыслей, а также позволить себе так низко поступать с ним, недостоин моей дружбы. Не забудьте насчет моей квартиры. Прощайте. Не портняжничайте слишком. Передайте мой поклон красивейшей из красавиц. Пришлите мне полдюжины иголок.