Василий Корганов - Бетховен. Биографический этюд

Никогда в жизни не мог бы я поверить, что в состоянии быть таким ленивым, как здесь, в настоящее время. Если за сим последует порыв прилежания, то, пожалуй, может появиться что-нибудь хорошее.

Vale. Бетховен.

На этот раз Ф. Рису недолго пришлось выслушивать ламентации раздраженного композитора, очень часто посещавшего своего ученика, чтобы лишний раз взглянуть на трех красавиц, дочерей портного, проживавшего рядом с Ф. Рисом.

Французская армия, овладев берегами Рейна, двинулась внутрь Австрии навстречу союзным войскам – русским и немецким. В покоренных странах Наполеон I привлекал на службу в своей армии всех молодых людей. Фердинанд Рис подвергся той же участи, как уроженец уже покоренного Бонна; ему предстояло явиться в действующую армию, но у бедного музыканта не было необходимых к тому средств; население отовсюду бежало в паническом страхе, о перевозочных средствах нельзя было думать; Рису предстояло отправиться пешком к месту службы, предварительно добыв несколько десятков гульденов на необходимые расходы.

Бетховен, конечно, сам помог бы своему ученику и другу, но кошелек его оказался в это время пуст, и вот, при всем отвращении к ходатайствам, он ищет помощи у своих богатых покровителей. Одна из таких записок сохранилась у Риса, почему-то не доставившего ее по назначению.

К княгине Жозефине Лихтенштейн.

Простите, светлейшая княгиня, если податель сего, быть может, неприятно вас изумит! Бедный Рис, ученик мой, вынужден по случаю этой ужасной войны взять ружье чрез плечо и, как иностранец, обязан уже чрез несколько дней убраться отсюда. У него ничего нет, ровно ничего, а между тем ему предстоит долгий путь. Устроить концерт при таких обстоятельствах представляется совершенно невозможным. Он вынужден прибегнуть к благотворительности. Рекомендуя вам его, знаю, что вы простите мне этот поступок. Только в крайней нужде может благородный человек прибегнуть к подобным средствам.

В таком уверении посылаю я вам этого бедняка, чтобы сколько-нибудь облегчить его положение. Он вынужден обратиться ко всем, его знающим.

С глубочайшим почтением Л. ван Бетховен.

Повздорив с другом детства, Ст. Брейнингом, он вскоре шлет ему свой портрет-миниатюру (работы Хорнемана) с объяснением возникшего между ними разлада, с раскаянием и просьбой восстановить былую дружбу.

Мой милый, добрый Стефан, да исчезнет за этим портретом все, что когда-то произошло между нами. Я знаю, что истерзал твое сердце. Страдания, которые ты, конечно, заметил, достаточно наказали меня за это. То, что вооружало меня против тебя, не было злобой, нет! В противном случае я никогда не был бы достойным твоей дружбы; страсти в тебе и во мне; но во мне таилось недоверие к тебе; между нами стали люди, недостойные ни тебя, ни меня.

Мой портрет давно уже предназначен тебе, ты знаешь ведь, что я его постоянно хранил для кого-то; кому же мог бы я отдать его от всего сердца, как не тебе, верный, добрый, благородный Степа! Прости мне, если я причинил тебе неприятность; я страдал не меньше. Не видя тебя так долго, я понял вполне, насколько ты был дорог моему сердцу и будешь таким вечно. Надеюсь вновь, как прежде, принять тебя в свои объятия.

Твой.

Капризный нрав Бетховена, в связи со стилем его композиций, с его внешностью и образом жизни, служил нередко темой анекдотов и басен, в которых описывались не только события, вдохновлявшие композитора, но также приемы сочинения, якобы необычайные, создававшие одним взмахом пера величайшие произведения искусства.

Сказочное часто занимает взрослых не меньше, чем детей; обыденные явления, лица и поступки менее гармонируют с элементом чудесным, нежели то, что возводится людьми в ранг чрезвычайного, необычайного, создающего эпоху в истории человечества. Толпа привыкла окружать прославленных деятелей ореолом таинственности; процесс создания великих произведений искусства и великих научных открытий нередко приписывался участию высшей невидимой силы. Еще и ныне мы неохотно сочетаем процесс творчества с тяжелой, мучительной работой; в каждом выдающемся графическом или мелодическом узоре мы охотно признаем плод минутного вдохновения, наития, но не многодневных забот, стараний, поисков. Толковые исследования этого психического явления (творчества) появились недавно, еще мало проникли в публику и еще не изгнали одного из тех предрассудков, которые гнетут нашу мысль чаще, чем мы то подозреваем.

Остроумно определил понятие о вдохновении Наполеон I: «Это – минутное разрешение задачи, долго обдумываемой»; ум, сосредоточившийся на одной мысли, после долгого напряжения находит наиболее совершенную форму для ее выражения; старания и даже страдания, сопровождающие эти поиски, легко проследить в эскизах, в черновых набросках гениальных представителей искусства, как Микеланджело, так и Леонардо да Винчи, как Пушкина, так и Льва Толстого, как Шопена, так и Бетховена, памятные книжки которого, относящиеся к 1801–1804 годам, заслуживают нашего ближайшего знакомства.

Первая из них заключает в себе наброски за время с октября 1801 г. до мая 1802 года; это большая тетрадь в переплете, в формате поперечного («продолговатого») in folio, т. е. тетрадь длиннее по направлению нотных линий, а поперек их – уже; в тетради 192 страницы, на странице 16 рядов нотных линий. Первые пять страниц покрыты эскизами оркестровых пьес, оставшимися в проекте; следующие 8 страниц заняты набросками «Жертвенной песни» на слова Маттисона, написанной еще в 1795 году и лишь после многократных переделок сданной автором в 1806 году в печать; насколько тема эта полюбилась Бетховену, видно не только из разнообразных набросков для одноголосного пения с аккомпанементом фортепиано, но также из ор. 121, написанного около 1822 года, где тот же текст поется хором и соло с сопровождением оркестра, причем в мелодии чувствуется близкое родство с мелодией 1795 года. С 14-й до 28-ю страницы тетрадь занята набросками музыкальных идей на два отрывка из кантаты Метастазио «Буря»; один из этих отрывков, сочиненный в 1798 году, появился в печати в 1803 году (в издании Брейткопфа и Хертеля серия 23, № 38), другой же, более обстоятельно записанный здесь на стр. 48–78, появился лишь в 1826 году (ор. 116). За темами некоторых мелких пьес, танцев и задуманных, но не написанных произведений, следует обширный эскиз финала 2 симфонии (от 33-й до 43-й стр.). Среди более или менее законченных, определенно выраженных музыкальных идей, встречаются отрывки совершенно неизвестные, наброски тем из скрипичных и фортепианных сонат, даже отрывки чужих печатных произведений, как например юмористический канон на злободневный тогда вопрос относительно установления начала наступившего столетия в 1800 или 1801 году. Далее, на протяжении около ста страниц, записаны отрывки будущих скрипичных сонат (ор. 47 и трех сонат под ор. 30), причем расположение этих отрывков подтверждает сообщение Риса о том, что финал (Крейцеровой) сонаты ор. 47 предназначался сначала для сонаты ор. 30, № 1, но затем Бетховен изменил это намерение, найдя финал слишком блестящим для настроения a-moll; между этими набросками встречаются также эскизы первой части фортепианной сонаты d-moll, ор. 31, № 2, багателей ор. 119, вариаций ор. 35 и ор. 34 (с оригинальным погребальным маршем в 5 вариации).