Юрий Емельянов - Иосиф Сталин. Часть 3. Верховный главнокомандующий

Как подчеркивал Штеменко, "доклады Генерального штаба в Ставке имели свой строгий порядок… Доклад наш начинался с характеристики действий своих войск за истекшие сутки. Никакими предварительными записями не пользовались. Обстановку знали на память, и она была отражена на карте. За торцом стола, в углу, стоял большой глобус. Должен заметить, однако, что за сотни раз посещения этого кабинета мне никогда не довелось видеть, чтобы им пользовались при рассмотрении оперативных вопросов. Разговоры о руководстве действиями фронтов по глобусу совершенно беспочвенны".

Во время ежедневных докладов о положении на фронте докладчиками из Генштаба "фронты, армии, танковые и военизированные корпуса назывались по фамилиям командующих и командиров, дивизии – по номерам. Так было установлено Сталиным. Потом мы все привыкли к этому и в Генштабе придерживались такой же системы". Такой порядок был установлен, потому что Сталин точно знал по фамилиям всех командующих фронтами, армий, корпусов. Знал он фамилии и многих командиров дивизий.

Прекрасное владение информацией о положении дел на всех участках фронта позволяло Сталину компетентно обсуждать вопросы военных действий со всеми высшими военными руководителями страны. По словам Жукова, "идти на доклад в Ставку, к Сталину, скажем с картами, на которых были хоть какие-то "белые пятна", сообщать ему ориентировочные данные, а тем более преувеличенные данные – было невозможно. И.В. Сталин не терпел ответов наугад, требовал исчерпывающей полноты и ясности. У него было какое-то особое чутье на слабые места в докладах и документах, он тут же их обнаруживал и строго взыскивал с виновных за нечеткую информацию. Обладая цепкой памятью, он хорошо помнил сказанное, не упускал случая резко отчитать за забытое. Поэтому штабные документы мы старались готовить со всей тщательностью, на какую только способны были в те дни". Как отмечал главный маршал авиации А.Е. Голованов, ответы на вопросы Сталину "должны были быть конкретными, предельно короткими и ясными. Если человек говорил долго, попусту, Сталин сразу указывал на незнание вопроса, мог сказать товарищу о его неспособности… Изучив человека, убедившись в его знаниях и способностях, он доверял ему, я бы сказал безгранично. Но не дай Бог…, чтобы этот человек проявил себя где-то с плохой стороны. Сталин таких вещей не прощал никому".

Сурово Сталин относился и к тем, кто искажал информацию, или хотя бы формально относился к оценке тех или иных фактов, которые следовало проверить. Маршал артиллерии Н.Д. Яковлев вспоминал: "Сталин не терпел, когда от него утаивали истинное положение дел". Между тем, как отмечал С.М.Штеменко, настоящим бичом в работе Генштаба было стремление командиров действующих соединений исказить реальное положение дел на фронте, то преуменьшая размеры поражений, то преувеличивая свои успехи. Он писал, как "был снят с должности начальник штаба 1-го Украинского фронта за то, что не донес в Генштаб о захвате противником одного важного населенного пункта в надежде, что его удастся вернуть".

Штеменко вспоминал, что "в годы войны у наших операторов выработалось своеобразное чутье к форме докладов с фронта. Когда доносили, например, что противник "незначительно вклинился в нашу оборону" или, что еще хуже "незначительно потеснил наши войска", мы уже знали, что надо обязательно проверить такие формулировки и любыми путями установить их точный смысл… В донесениях, например, часто фигурировала фраза: "Войска ворвались в пункт Н"или "Наши войска удерживают окраину пункта Х".Верховному в таких случаях докладывалось: "Наши войска ведут бой за пункт Н или пункт Х".

Однако и работники Генерального штаба допускали ошибки. Штеменко писал: "Как-то в одном из итоговых донесений за день, полученных с Воронежского фронта, было написано, что в результате успешной контратаки наших войск захвачено 100 орудий противника. Это донесение было принято по телеграфу начальником направления, перепечатано на машинке, заверено, и, как положено, сразу представлено в Ставку. Утром

И.В. Сталин по телефону спросил меня: "Захвачены ли вместе с орудиями снаряды?" Я не знал. Он сказал: "Поинтересуйтесь и доложите". Срочно связался с начальником фронта. Он тоже не знал и обещал немедленно выяснить и позвонить. А время шло. Часа через два Верховный Главнокомандующий позвонил снова и добавил: "Если есть снаряды, то можно из захваченных фронтом орудий сформировать чуть ли не двадцать батарей. Так или нет?" Подтверждаю, что так. А он спрашивает: "Не удалось выяснить, сколько снарядов?" "Пока нет, – отвечаю. Он бросил трубку".

"Опять связался с начальником штаба фронта. На этот раз от него узнаю, что захвачено не 100, а всего 10 орудий, из них 6 разбитых и только 4 исправных; кто донес и почему так произошло – штаб разбирается. Скандал был налицо. Я немедленно пошел к А.И. Антонову и доложил ему о последнем разговоре с начальником штаба. "Ну, будет буря, – сказал Алексей Инокентьевич. – Давайте звонить сами Сталину не станем: лучше доложим лично вечером. А если уже спросит – придется отвечать как есть…"

"До вечера звонка не было, а при очередном докладе в Кремле Верховный Главнокомандующий сам напомнил об этих злосчастных орудиях. Как и предполагали, была буря: нам пришлось выслушать в свой адрес и по поводу штабов вообще много разных выразительных слов о безответственности, халатности в работе, ротозействе, головотяпстве, отсутствии контроля… В конце концов, А.И. Антонову было приказано лично дело расследовать и о виновных в искажении доложить. Выяснилось, что в донесении Военного совета фронта было написано 10 орудий, а когда передавали по аппарату Бодо, то телеграфисты цифру исказили и передали 100. Алексей Инокентьевич доложил об этом и сказал, что приняты строгие меры контроля с целью не допускать впредь таких ошибок. Виновных не назвал".

"Сталин посопел трубкой, прошелся вдоль стола с картами и сказал: "Девчонок с телеграфа надо, конечно, предупредить, чтобы были внимательней… Но что с них возьмешь: они в содержании телеграмм не разбираются. А вот оператор, который принимал донесение, обязан был проверить подлинность цифры. Это же не две пушки, и не каждый день мы захватываем сразу такое количество орудий, а, пожалуй, первый раз с начала войны…" Он долго еще говорил на эту тему, а затем спросил: "А кто принимал донесение из операторов?" Я ответил, что у аппарата был сам начальник направления. "Вот его и снять! Назначить на менее ответственную работу, и не в Генштабе…"

Высокая требовательность Сталина к качеству информации определялась тем, что на основе получаемых от Генштаба сведений рождались решения Ставки, которая, по словам А.М. Василевского, была "постоянно действующим органом при Верховном Главнокомандующем". Характеризуя роль Ставки, Жуков писал: "Основная задача Ставки состояла в том, чтобы разрабатывать и ставить стратегические задачи войскам, распределять силы и средства между фронтами и направлениями, планировать и определять в целом боевую деятельность армии и флота. Большую роль при этом играли резервы Ставки, которые все время пополнялись и формировались. Они служили мощным орудием в руках Ставки, с помощью которых значительно усиливались наши войска на важнейших направлениях и в наиболее ответственных операциях".