Юрий Емельянов - Иосиф Сталин. Часть 3. Верховный главнокомандующий

Характеризуя боевые действия после 22 июня, Типпельскирх писал: "На всем фронте продолжались упорные бои. Русские отходили на восток очень медленно и часто только после ожесточенных контратак против вырвавшихся вперед немецких танков". Первые дни войны дали примеры героизма многих советских людей. Вся страна узнала о подвиге летчика Николая Гастелло, который 26 июня направил свою горящую машину на колонну немецких машин. Мужественно сражались защитники Брестской крепости, Перемышля, Лиепаи. Хотя советская военно-морская база Лиепайя (Либава) пала 28 июня, немецкий историк Пауль Карелл писал: "Оборона была организована блестяще. Солдаты хорошо вооружены и фанатически храбры… Они показали в Либаве наилучшие элементы советского военного искусства. Но эта победа была горьким уроком: в Либаве впервые выяснилось, на что способен красноармеец при обороне укрепленного пункта, когда им руководят решительно и хладнокровно". Немецко-фашистские и румынские захватчики долго не могли занять всю территорию Молдавии. Несмотря на поражения, боевой дух красноармейцев не был сломлен. Характеризуя боевой настрой солдат Красной Армии в конце июня 1941 года, Пауль Карелл в своей книге "Гитлер идет на восток" писал: "Русские сражались фанатично и их вели решительные командиры и комиссары, которые не поддались панике, возникшей во время первых поражений".

Хотя Гитлер еще мечтал о том, как он перепашет Москву, более трезвые головы в руководстве третьего рейха осознавали, что методы блицкрига не принесли молниеносной победы на советской земле. О том, что опасения Риббентропа по поводу последствий нападения на СССР усугубились в первые же дни после начала войны, свидетельствует телеграмма, которую 28 июня Риббентроп направил германскому послу в Токио генералу Югену Отту. Рейхсминистр приказывал ему, чтобы тот сделал всё возможное для того, чтобы Япония денонсировала пакт о нейтралитете с СССР и напала на Советскую страну.

А ведь до 22 июня 1941 г. Риббентроп рассуждал по-иному. В своих воспоминаниях Риббентроп писал: "До германо-русской войны я думал, прежде всего, о том, что Япония возьмет Сингапур и тем самым нанесет Англии решающий удар. После же начала войны, летом 1941 г. я попытался склонить Японию к вступлению в войну против России и побудить ее отказаться от своих намерений в отношении Сингапура". Хотя Риббентроп поддерживал официальную позицию правительства, делая публичные заявления о скором поражении СССР, он продолжал бомбардировать своего посла в Токио, призывая его добиться вступления Японии в войну. Однако, осознав трудности, с которыми столкнулся вермахт в СССР, японское правительство не спешило присоединиться к антисоветскому походу.

9 июля Риббентроп принял японского посла в Берлине Осиму и заявил ему: "Сейчас возник вопрос величайшей важности в связи с необходимостью совместно вести войну. Если Япония чувствует себя достаточно сильной в военном отношении, может быть, именно сейчас наступил момент для нападения Японии на Россию. Он считает, что если Япония сейчас ударит по России, это вызовет моральное поражение России, во всяком случае, это ускорит крах ее теперешнего строя. Так или иначе, никогда больше Японии не представится такой удобный случай уничтожить раз и навсегда русского колосса в Восточной Азии".

10 июля Риббентроп направил в Токио новую телеграмму послу Отту, в которой говорилось: "Я прошу вас, примите все меры для того, чтобы настоять на скорейшем вступлении России в войну против России… Наша цель остается прежней, пожать руку Японии на Транссибирской железной дороге еще до начала зимы. После поражения России положение держав оси будет таким прочным, что разгром Англии или полнейшее уничтожение Британских островов явится только вопросом времени".

14 июля Риббентроп вновь писал Отту в телеграмме: "Я пытаюсь всеми средствами добиться вступления Японии в войну против России в самое ближайшее время… Считаю, что, судя по военным приготовлениям, вступление Японии в войну в самое ближайшее время обеспечено".

Правда, Гитлер продолжал слепо верить в скорую победу над Красной Армией. По словам Риббентропа, Гитлер "серьезно упрекнул" его за телеграммы в Токио. Фюрер по-прежнему рассчитывал в одиночку справиться с Советским Союзом. Позже Риббентроп обратил внимание Гитлера на ошибочность его расчетов, "когда исход битвы за Москву в военном отношении решили сибирские дивизии".

Риббентроп и не подозревал, что о его активной переписке с послом в Токио и реакции японского правительства на его депеши незамедлительно становилось известным в Москве. Дело в том, что пресс-атташе посла Отта был Рихард Зорге. Вечерами Отт отводил душу со своим пресс-атташе за кружками пиво, делясь с ним переживаниями по поводу грозных требований своего начальника в Берлине и отказом японских правителей прислушаться к ним. Своевременная информация от Зорге помогла Сталину принять смелое решение о переброске советских войск с дальневосточных границ на оборонительные позиции под Москвой.

Но еще до принятия этого решения советское руководство провозгласило программу Великой Отечественной войны в обращении Сталина к народу по радио 3 июля 1941 года. Хотя основное содержание соответствовало положениям директивы 29 июня, Сталин сумел найти такие слова и такой тон, чтобы превратить сухой документ в одну из самых волнующих речей, которую он когда-либо произносил. Слова из церковной проповеди: "Братья и сестры!" в начале обращения, инверсия в заглавной фразе "К вам обращаюсь я, друзья мои!", подъем интонации на протяжении почти всего первого предложения в содержательной части речи и ее падение на последнем слове в предложении ("Вероломное военное нападение гитлеровской Германии на нашу Родину, начатое 22 июня, – продолжается"), создавали напряженность, венчавшуюся трагедийной нотой. Сталин не скрывал волнения. Порой казалось, что он с трудом преодолевает спазмы, перехватывавшие голос. Иногда паузы между фразами затягивались, и было слышно звяканье стакана и звук воды, которую наливал себе Сталин.

Слова "враг продолжает лезть вперед, бросая на фронт новые силы" развивали трагическую тему. Сталин произносил с расстановкой название каждой территории, захваченной немцами, и каждого города, который они бомбили, и каждое географическое название в этом перечне звучало как еще одно имя в скорбном списке жертв. Он венчал этот мрачный перечень короткой фразой в конце абзаца, создававшей впечатление сурового приговора: "Над нашей Родиной нависла серьезная опасность".

Развивая тему угрозы, нависшей над страной, Сталин заявлял: "Враг жесток и неумолим. Он ставит своей целью захват наших земель, политых нашим потом, захват нашего хлеба и нашей нефти, добытых нашим трудом". С расстановкой и эмоциональными ударениями он перечислял названия народов СССР, завершив их перечень указанием на то, что несет им нашествие немцев: "Враг… ставит целью… их онемечивание, их превращение в рабов немецких князей и баронов… Дело идет, таким образом, о жизни и смерти Советского государства, о жизни и смерти народов СССР, о том – быть народам Советского Союза свободными, или впасть в порабощение".