Иван Бутовский - Фельдмаршал князь Кутузов при конце и начале своего боевого поприща. Первая война императора Александра I с Наполеоном I в 1805 году. Письма М. И. Кутузова 1805–1806 и 1812–1813 годов

Раздосадованный неудачным началом, Мюрат бросался на Багратиона как тигр; русский витязь не оставался в долгу, платил Мюрату тою же монетою; гусары, казаки и конные орудия ширяли, на местах побоища, как на маневре, а гренадерские и егерские баталионы и Апшеронский полк, словно форты, стояли как вкопанные на опорных пунктах. Тем временем, наша армия перешла реку Энс, которая течет с быстротою стрелы. Здесь Кутузов остановил Наполеона; но славный прием, сделанный ему русским полководцем, продолжался не долго; австрийцы, поставленные у Штейера, не выдержали напора, и французы овладели переправой. Русская армия отошла к Амштеттену; почти весь день, 24-го октября, Багратион дрался с ожесточением; потом отступили к Мельку и Санкт-Пельтену. Багратион и Милорадович попеременно сталкивались с французами; ни одно дело не обходилось без того, чтоб неприятель не отступал от наших в большом расстройстве. Французы подавались вперед единственно потому, что в плане нашего главнокомандующего не настояло надобности удерживать за собой ту или другую позицию: но где нужно было убавить порывистый ход неприятеля, там всегда брали верх русские.

При сих движениях до Дуная, наши солдаты, ненавидя всякое отступление, говаривали: «Тьфу пропасть! Все назад, да назад, пора бы остановиться. – И вестимо пора, отзывались другие: да наш-то дедушка выводит Бонапартию из ущелья; французу лафа лески и пригорки, а вот сизого голубя на простор. – Да ведь озорники-то, вскричал барабанный староста, не охочи на чис тоту… – Да, да, куда не любят московского штыка!» – весело кругом шумели голоса. Такой беседой сдабривали нижние чины наши горькие прогулки. У русского солдата своя стратегия, свой такт, и часто бывает очень верный, потому что сопряжен с большой отвагой, против которой редко устоит самый твердый практик военного искусства.

Выгодная позиция у Санкт-Пельтсна представляла возможность выждать на ней корпус Буксгевдена, шедший из Моравии; с этою мыслию Кутузов построил войска в боевой порядок и послал осмотреть предмостное укрепление у Кремса, которому, по приказанию императора Франца, следовало быть готовым еще ранее двумя днями. Посланный донес, что австрийцы и не думали приниматься за дело, и что, к довершению неприятностей, маршал Мортье, на левом берегу Дуная, за два перехода от Кремса. Пути на Вену уже были заняты Бернадоттом и Даву… Постигая замыслы противника, Кутузов, не смотря на занимаемую нами крепкую позицию, снялся с лагеря, под вечер 28-го, и пошел к Кремсу, вопреки настояниям австрийских генералов держаться в настоящей позиции. Армия наша перебралась за Дунай под выстрелами неприятеля и истребила мост. Можно судить о советах австрийцев, когда и при самом успешном отступлении мы чуть не увязли в сетях неприятеля: недаром сердце русского солдата не лежало к австрийцам с самого выхода из Браунау!

Гнавшиеся за нами французские конные егеря уже были на роковой половине моста, как вдруг вся середина его с ужасным треском взлетела на воздух и многие десятки неприятельских трупов с их лошадьми поднялись вверх вместе с осколками камней и подъемным мостом, обратившимся в мелкую щепу.

Быстрое перемещение Кутузова на левый берег Дуная изумило Наполеона и расстроило его планы: цель его разъединить нас и уничтожить не состоялась; самая надежда, что Мортье упредит нашу армию в Кремсе, не оправдала его ожиданий; короче, все старания завоевателя перехитрить Кутузова не удались. Тогда-то он убедился, что ведаться с русскими полководцами будет для него труднее, чем с австрийскими.

Весь день 29-го октября люди чистили ружья и оправляли кремни; при раздаче добавочных патронов, кто-то сказал: «Будете потеха: французы перебрались на наш берег и теперь недалеко». Солдаты радовались, говоря: «Пора, пора отколотить господ мусье порядком». Сорвавшийся у немцев с бойни огромный бык, как будто в предвестие близкой грозы, налетел на наш стан и начал носиться во все стороны; с полчаса гонялись за ним солдаты, и, наконец, жердями из шалашей угомонили животное. Немцы не смели требовать быка в возврат, и жирную говядину его люди разделили между собой, в утешение за то, что он смял одного кашевара, переломал десятка два ружей и разорил многие шалаши. Только что возня с быком кончилась, показались монастырские воспитанницы, сопровождаемые монахами Бенедиктинского ордена. Около ста девиц, редкой красоты, были, одеты в белые шерстяные епанечки, в голубых тафтяных шляпках, с откинутыми розовыми вуалями. Оне шли большой дорогою, пересекавшею наше шумное становище; но при их прохождении все замолкло!; глаза у нас чуть не повыскакали от удивления, при виде этих кротких ангелов, бросавших на нас свои чистые, чарующие взгляды, и, казалось, с участием. Трое дородных бенедиктинцев открывали шествие; такое же число их шли в замке, и десятка два подобных же по бокам патрулями. Была ли это прогулка, или вели девиц куда-либо по наряду, нельзя было дознать: да и не до того: мы так растерялись, глазея на этот восхитительный рассадник!.. Путешествию воспитанниц сама погода благоприятствовала.

В вечеру часть войск перевели в город и расположили на трех обширных площадях, примыкавших к Дунаю. Берега реки были установлены батареями, и некоторые от времени до времени пускали ядра на противулежащую сторону. Мы простояли там, вокруг разложенных огней, далеко за полночь. Напоследок, прибежал дежурный генерал Инзов и потребовал Дохтурова к главнокомандующему; возвратясь через полчаса, Дмитрий Сергеевич приказал нам становиться в ружье. Когда сложили с себя ранцы пошереножно, у одной длинной каменной ограды, нас вывели из города, и мы тотчас очутились посреди гор и пропастей. Ночь была темная и падал мелкий дождь. Куда вели нас, никто не знал: «Ну, что тут догадываться, – говорили, – разумеется идем не к хозяйке на печь, а для свиданья с бусурманом; он, чай, и не думает как нагрянем к нему на фриштык». Более часа были мы в пути и беспрестанно останавливались; вожатые, наши, повидимому, не твердо знали местность, и завели в какую-то трущобу, из которой с трудом вылезла одна пехота; конницу и артиллерию оставили и воротили назад; одну лишь верховую лошадь Дохтурова люди вытаскивали на руках и переносили с утеса на утес. Скоро рассвело и послышались пушечные выстрелы с левой стороны к Кремсу: тогда все догадались, что идем в обход; но чем далее, тем труднее становились проходы; пропасти и глубокие ручьи заставляли принимать далеко в сторону, а время убегало: это ужасно сердило всех, от генерала до последнего солдата. Немецких вожатых проклинали, а между тем раздались ружейные выстрелы, и, казалось, не в дальнем расстоянии: мы же все кружились, как в западне, и было уже за полдень.