Николай Муравьев-Карсский - Собственные записки. 1835–1848

24-го поутру я отправился к Левашову и сообщил ему мысли мои. Он противился им, говоря, что надобно непременно сообщить фельдмаршалу предписанные нам меры, дабы он видел, сколь великодушен государь, предвидевший, как подобные меры могли тронуть фельдмаршала. Но я не согласился на сие и, напротив того, говорил, что государь никакой не имел надобности выставлять сего великодушия, знаменующегося в других поступках его, и что именно благотворность сей цели не была бы достигнута, если бы ему сообщить обстоятельства сии, которые бы он принял за оскорбление, как участие сторонних лиц в деле, ему столь близком. Я просил его еще сверх того не ездить в тот же день к фельдмаршалу, и он согласился отложить посещение свое до другого дня; насчет первого же сказал, что поступит, смотря по тому, в каком найдет фельдмаршала расположении духа. Я хотел даже, чтобы он и совсем не ходил к нему; но он не согласился на сие, говоря, что ему надобно же отвечать министру, и что он не может сего сделать, не видев сам фельдмаршала, причем он мне советовал писать к министру. Я сказал ему, что мне нечего писать, ибо меня ни о чем не спрашивают, а только поручают дело, которое я и исполнил.

– Но из вежливости надобно бы сделать сие, – сказал он, – и дать ответ на письмо с отчетом.

– Отчетом я обязан только словесно государю, – сказал я, – ибо и приказания я получил от него изустно.

Ответ сей приостановил его.

Тут он стал опять распространяться на счет деланных им угождений фельдмаршалу.

– Я выхлопотал ему назначение сына его Гостомилова, который точно был назначен, вопреки первому отзыву министра, состоять при фельдмаршале (о чем почти в одно время получены были высочайший приказ и письмо Левашова, с месяц тому назад, когда Левашов ездил в Петербург). Но фельдмаршал тогда же заметил, что Левашов напрасно к себе относил сии заслугу, тогда как все было сделано по собственному ходатайству фельдмаршала. Я сказал Левашову, что сие назначение последовало по представлению фельдмаршала.

– Фельдмаршалу отказали, – сказал он (не знавши, что было вторичное представление). – Я четыре раза просил государя, и государь сказал мне, что он, собственно, для меня исполняет желание.

Я тогда объявил Левашову, что князь входил с вторичным представлением и полагает, что его именно государь уважил.

В то время Карпов проехал мимо окна Левашова, который, увидев сие, несколько встревожился.

– Он едет к фельдмаршалу, – сказал я, – для предварения его о полученных бумагах.

Я возвратился домой; а за тем вслед проехал ко мне Карпов и сказал, что он предварил князя о каких-то полученных бумагах, в коих ссылались на рескрипт, вероятно, мною полученный, и в коем, как можно было полагать, содержались распоряжения для упразднения армии. Фельдмаршал принял сие равнодушно и сказал, что сия цель государя еще вероятно с давнего времени и со времени его свидания с австрийским императором, и стал говорить о политике. Когда же Карпов спросил его, не угодно ли ему, чтобы я тотчас пришел, то он отвечал: «когда ему будет угодно», весьма хладнокровно.

Я не замедлил к нему явиться.

– Фельдъегерь приехал, – сказал он, – какие новости?

– Вас уже предупредил дежурный генерал о полученных бумагах. Я получил такие же и полагаю, что рескрипт сей заключает что-либо о расформировании армии.

Он не взял его в руки и приказал распечатать и прочитать. Когда я дошел до места, где его приглашают в Петербург в один из дворцов государя, дабы пользоваться его советами и опытностью, он улыбнулся и сказал: «Гут морген!» (обыкновенная его поговорка в случаях, противоречащих его видам). Потом я вынул рапорт военного министра в собственные руки его. Он тоже велел мне его распечатать и прочесть. Когда же я дошел до места, где сказано, что 1-я армия остается в составе своем до 1 сентября под его начальством, то он с сожалением сказал, что надеялся завтра выехать. Дошедши до места, где меня назначали начальником комитета, после 1 сентября учреждающегося, для окончания передачи интендантства и Тульчинской комиссии, он сказал:

– Ну, я тебя с сим не поздравляю.

– Я не останусь здесь после вашего сиятельства, – сказал я.

– Нет, брат, на что это? – отвечал он. – Ты продолжай служить.

Потом он несколько задумался, но вообще показывал много твердости духа при выслушании чтения и нисколько не изменился в лице. Я старался всячески убедить его, что перемена сия нисколько не относилась к лицу его, что доказывалось тем, что армия остается в своем составе до 1 сентября, а что сие было только исполнение давнишней цели государя, что доказывалось и тем, что армия сия сохранила номер свой, тогда как другая называлась действующею; что предположение сие давно ему самому было известно, и тому подобное. Он на все отвечал со спокойствием духа, не изъявлял ничего определительного, но спросил, однако же, куда денутся его адъютанты.

– Вероятно, при вас останутся те, которых вы пожелаете иметь.

– Нет, я не хочу сего, если сего не должно быть, – сказал он. – Пускай они к своим местам отправляются в таком случае.

Когда я уходил от него, он приказал мне списать копию с рапорта военного министра и доставить ему оную, но спросил меня (как то было в воскресенье), был ли я уже у обедни.

– Нет.

– Да ты уже ездил со двора сегодня?

– Я не был у обедни.

– Да где ж ты был?

– Я был у Левашова.

И он более ничего не спрашивал. Не знаю, кто ему сообщил сие известие; может быть, люди, может быть, Карпов, который, проезжая мимо Левашова, видел дрожки мои у дверей его; но Карпов уверял меня, что он ему не говорил.

Мне после сказывали, что фельдмаршал выходил к собравшимся чиновникам штаба и, прощаясь с ними, объявил, что армия расформировывается. Он был несколько встревожен, но крепился. Он также говорил наедине Карпову, что поедет в Митаву.

Я остался обедать у него. Он был по обыкновенному и скрывал, как видно, огорчение свое. Человек сей, высоких качеств и дарований, замечателен в сии минуты скорби.

Если нужно было уничтожить армию, то должно бы исполнить сие с большим уважением к летам и недугам его.

25-го фельдмаршал изъявил желание написать письмо к государю и потому поручил мне составить оное. Я изготовил их пять различного содержания, с тем, чтобы он мог избрать лучшее, и притом пригласил его самому переписать письмо, на что он и согласился. Но письмо сие не поспело вчера поутру, почему я отложил дело сие до сегодняшнего дня. Я предупредил фельдмаршала, что Левашов хотел у него быть, на что он сказал:

– Как он хочет, это от него зависит.

Оттуда я поехал к Левашову и повторил ему опять просьбу мою не упоминать при свидании с князем о письмах военного министра, и нашел его совершенно иным: он на все соглашался и был очень предупредителен; согласился даже сказать, что фельдъегерь к нему являлся только по званию его генерал-губернатора, но что он был адресован в штаб армии. Но сего не было, ибо фельдмаршал вскоре узнает через приближенных своих, вероятно, что фельдъегерь был адресован к Левашову, а не к нему, что и было причиной тому, что когда я спросил его, угодно ли ему будет видеть фельдъегеря при отправлении, то он сказал, что нет, потому что фельдъегерь не к нему, а к Левашову послан.