Татьяна Данилова - Роковой венец. Любовь между короной и плахой

Клавдий утвердился в своем решении посвататься сразу же, как только ему представили Мессалину. «Эта девочка способна заставить страдать даже евнуха», – подумал Клавдий, украдкой разглядывая свою избранницу.

Для Клавдия это был уже третий брак, но теперь ему в руки падал прекрасный персик – прелестное юное создание с распахнутыми светящимися глазами. Что в них горело таким ясным пламенем: восторг, жизнелюбие, потаенная похоть, – не разобрать.

Они сидели в атриуме. Вдвоем. Все остальные гости куда-то удалились, словно сговорившись. Мессалина слегка наклонила к нему свое податливое тело, губы ее соблазнительно увлажнились, на них возникла загадочная улыбка. Рассеянная. Кому она адресована? Ему или же нет? Ее мысли витают где-то далеко…

«Странная у него улыбка, как у сатира. Что за ней?» – подумала в свою очередь девушка. Уголком глаза она тоже наблюдала за Клавдием. От нее не укрылось, что ее тело под полупрозрачной шелковой туникой явно волновало старого слюнявого распутника.

Свадьба Клавдия и Мессалины позабавила Калигулу. Ему чудно было наблюдать, как его дядюшка женится на молоденькой красавице. Свадебная церемония, жертвоприношения… Сам император принимал деятельное участие в празднике, радовался искренне, как дитя, и засыпал подарками молодых. Свадебный пир был также роскошен. Одно только раздражало Мессалину – главным действующим лицом на ее свадьбе был сам Калигула. В золотом венце и пурпурной тоге, расшитой драгоценными камнями и золотом, он возлежал рядом с молодоженами, бросая в сторону невесты красноречивые взгляды. Клавдий старался ничего не замечать и глуповато улыбался… Напудренный и накрашенный, он еще более нелепо смотрелся рядом с юной женой. Мессалина разглядывала гостей и предавалась эротическим фантазиям, представляя себя то с одним, то с другим… И вот на сцене появился тот, кто заставил ее забыть обо всех и вся. Мессалина сразу поняла, что это ее мужчина. Мускулистое, но одновременно стройное и гибкое тело, гордая голова с правильными чертами лица в обрамлении золотисто-каштановых кудрей – вот он, ее цезарь… Хотелось бы, но… Но он был всего лишь мимом, актеришкой по имени Мнестер, правда, обласканным настоящим цезарем. Пока Мнестер был на сцене, Мессалина размечталась, представляя себя в центре разыгрываемых страстей, богиней в поединке с богами. Но фальшивый Аполлон все-таки вернул ее обратно на землю, когда упал на колено, склонившись перед Юпитером, восседавшим за пиршественным столом. Довольный Калигула отблагодарил своего любимца, дав знак новобрачной поднести ему кубок массилианского вина. Руки Мессалины дрожали. Когда она подняла глаза на актера, то прочла в его взоре легкую усмешку превосходства зрелого мужчины над молоденькой дурочкой. Как же Мессалина в тот миг его желала и ненавидела! И трудно сказать, чего в ее чувствах было больше.

– Пей это вино, мой друг, и не надейся на большее! – похабно захохотал Калигула. – Пока. Этой ночью все самое лучшее достанется Клавдию. Такого вина нет в императорских погребах. Да, Клавдий? Или я ошибаюсь в тебе? Покажи себя этой ночью. – Калигула сделал непристойный жест и выразительно посмотрел на Клавдия. Даже под слоем пудры было заметно, что тот побледнел. А император вошел в раж. – Скажите мне, была ли в стенах этого дворца когда-либо еще столь очаровательная девственница? Нет? Тогда я сам провожу ее до спальни.

Калигула был пьян. Растерянная Мессалина оказалась в чьих-то крепких руках, другие подхватили Клавдия и понесли с непристойными песнями в отведенные для новобрачных покои. Там их бесцеремонно бросили на усыпанное лепестками роз ложе.

– Эрос да пребудет с вами, – заржал Калигула и удалился допивать. Его интерес к невесте этим ограничился.

Когда они остались одни, Клавдий, похоже, перестал притворяться, и на лице его проявилось злое раздражение. А Мессалина испытывала смешанные чувства. Ей было досадно, что император обошелся с ней столь бесцеремонно, но этот его поступок все-таки не мог ее не восхищать. Да, Калигулу все ненавидят и презирают, но он вытворяет с ними все, что хочет, а они терпят и улыбаются – не это ли цель и смысл жизни?

Нетерпеливые руки Клавдия блуждали по ее телу, мокрые губы шептали ей в ухо: «То, что ты познала грех и была желанна другим, делает тебя еще более соблазнительной для меня». Она ждала чего-то необычного от этой ночи, чего-то божественного. Но все произошло так быстро и скомкано, что она даже не успела все это осознать и прочувствовать. Теперь многоопытный, многообещающий муж спал, мерзко похрапывая. Что ж, свое искусство любовника он покажет ей в другую ночь… Мессалина долго не смыкала глаз, ее тело чего-то желало, словно голодная тигрица притаилась где-то в укромном уголке и скребет, скребет когтями…

Ее муж – никто, посмешище. Его достоинство – только знатное происхождение. Но ей невыносима была сама мысль, что эти люди насмехались теперь уже над ее мужем. Она могла это простить Калигуле, но не его окружению. Мессалина ненавидела весь тот сброд, пресмыкавшийся перед императором. Как же Клавдий все терпит?! Его обиды она ощущала своим телом. Но это была не любовь и даже не жалость. Скорее гордыня. Унижали ее мужа, а стало быть, ее.

Но свадьба – всего лишь ее первый шаг. И она его сделала. Хотела жить среди роскоши императорского дворца и добилась этого. Несмотря на опасную близость к сумасшедшему императору, окруженному ненавистными холуями, она была довольна.

Утром на ее лице не было ни тени ночных раздумий. Мессалина, наконец-то утолив жар тела, одевалась под пристальным взглядом Клавдия. Ее движения были медленны и томны. Чувствуя, что он пьет это зрелище, как дорогое вино, она продлевала его наслаждение.

Не прошло и года, как Мессалина сумела быстро впитать в себя все пороки Рима. Одни вошли в ее обиход, к другим она быстро охладела. Разумеется, беременность и рождение дочери Октавии тому способствовали. Но одной из своих страстей она осталась верна – кровавым зрелищам, так называемым играм. Они ее волновали и возбуждали постоянно, не считая, само собой, поклонения мужчин. Эти игры, устраиваемые цезарем в амфитеатре, вызывали в ней удивительные ощущения, которым она не могла дать объяснения.

…Амфитеатр был полон. Весь Рим собрался посмотреть на волнующее зрелище. На нижних рядах – патриции и сенаторы, далее всадники, они рассаживались по рангам, – и простолюдины наверху… Так ярус за ярусом. Гул нетерпения сменил приветственный радостный шум. Калигула появился в сопровождении Цезонии, сестер и восточной делегации во главе с правителем Иродом Агриппой, который своим местом под солнцем был полностью обязан сумасброду Калигуле. Агриппа, сын Аристодула IV, внук Ирода Великого, родился в Риме и воспитывался с сыном Тиберия Друзом, но главное – слыл близким приятелем Гая, позванного Калигулой. Агриппа, мот и гуляка, умел заводить «правильных» друзей. В 37 году Калигула стал императором. На радостях он освободил друга Агриппу из заточения, куда его упрятал Тиберий (за длинный язык), и на радостях отдал ему сначала владения покойного дяди Филиппа, а через пару лет и земли другого дяди – Ирода Антипы, обагрившего руки кровью самого Христа. Забегая вперед, можно сказать, что Агриппа весьма продуктивно поладил и с Клавдием, в чье правление он завершил собирание Иудейских земель – присоединил к своим владениям Иудею и Самарию, что находились под управлением римских прокуратов…