Иван Панкратов - Токсичный компонент

– Это ещё почему? – удивился Балашов.

– Потому что она повторной госпитализации требует. – Максим взялся за последний лоскут. – А это дефект, между прочим.

Виталий слегка приподнял брови, оценивая услышанное. Потом подошёл к подоконнику с разложенными там протоколами и историями болезни, посмотрел на пациента, перевёл взгляд на аппарат, нажал на нём пару кнопок и достал из кармана телефон.

Добровольский закончил перфорацию кожи, взял банку с лоскутами и вернулся к столу. Ирина подготовила ему пинцеты, ножницы и два степлера.

– Так вот, – продолжил он рассказ, как будто и не было в нём паузы. – Сходил я в поход. Для разнообразия.

Он откинул стерильную простыню, обнажив раны на груди и правой руке пациента, расположил поближе банку и достал из неё первый лоскут.

– Народ подобрался по возрасту, молчаливый, – укладывая сеточку на рану, говорил Максим. – Мужики все какие-то небритые, суровые. Дамы с детьми – в меньшинстве. И как специально, инструктором девочка лет двадцати пяти. Может, чуть старше. Худенькая, рюкзак больше неё, но дело знает. В автобус всех посадила, по списку проверила, дала команду.

Добровольский расправил лоскут, взял степлер и чёткими движениями «пристрелил» край к здоровой коже. Это позволило разглаживать лоскут более смело, не боясь сдвинуть. Елена стояла рядом, держа наготове новый степлер.

– Пока ехали, она нам всякие истории рассказывала про деревни, что проезжаем, про реки – в целом занимательно, хоть и спать хотелось. Доехали до Андреевки, пересели в «Урал» – и по заповеднику.

– И где тут поход? – скептически возразил Балашов. – Так, поездочка.

– Не скажи. – Добровольский закончил с первым лоскутом, немного отклонился назад, словно художник у картины, придирчиво осмотрел контуры раны и заглянул в банку, как алкоголик в пустеющую тару. – Не везде нас на машине возили. Сначала пешочком в олений питомник пробежались. Я сразу детство вспомнил. Зоопарк на колёсах как-то к нам в город приезжал. Вагончики на рынке стояли, вонища вокруг жуткая, а мне лет восемь тогда было, радости полные штанишки. Помню, булочку оленю удалось протянуть. В том возрасте и не поймёшь, что им можно, а чего нельзя… Ты смотри, как ложится идеально. – Он разгладил очередной лоскут и подмигнул Елене Владимировне.

Его всегда удивляло то, как, при всей объективной невозможности таких совпадений взятые лоскуты очень часто идеально подходили к ранам. Причём не только по площади, но и по их геометрии, порой совершенно неповторимой. Стоит уйти чуток в сторону и сформировать «ухо» – и оно точно ложится в изгиб раны. Будто руку твою ведёт кто-то уверенный в получаемой конфигурации.

– Леночка, кончился. – Максим бросил в таз опустевший степлер. Сестра тут же протянула ему следующий. – А оленей – целое стадо, – продолжил он рассказ о поездке. – Штук сорок, наверное. И они никого не боятся. Подходят, окружают, выпрашивают. Нам маленькие солёные шоколадки дали для них – лопают так, что могло и до драки дойти. Дети в восторге. Да что дети – я сам как в детство вернулся. Фотографировал столько, что аж глаз дёргаться начал.

Он замолчал примерно на пару минут, целеустремлённо щёлкая степлером. Никто не задавал ему вопросов и не торопил с продолжением рассказа. Когда второй лоскут был окончательно закреплён, Максим оторвался от операционного поля и обвёл всех взглядом.

– Ждёте продолжения?

– Конечно, – отозвалась со своего места Варя. – Вы хоть что-то рассказываете. Этот, – она кивнула на Виталия, – просто в телефоне сидит. Виталий Александрович, вы скучный, не то что Максим Петрович! – и она пихнула Балашова коленкой.

– Я отпуск прикидываю, – буркнул тот, не отрываясь от экрана. – Максим про походы заговорил, я и вспомнил.

– Тебе там неинтересно будет. – Добровольский продолжил работу. – Ты же привык в Таиланде отдыхать, во Вьетнаме. А тут грязь, тайга, мошка, горы. Не твоё.

– Тебя послушать, так просто приморский Диснейленд. Сначала на автобусе, потом на машине, потом детство Бемби какое-то, фотографии, дети оленят кормят.

– Это сначала. – Максим посмотрел на операционную сестру, откровенно заскучавшую у стены. – Елена Владимировна, раневое покрытие пока приготовьте… Сначала да, всё мило и красиво. А потом девочка наша передала руководство какому-то бородатому хрену в кирзачах, и он нас по тропе потащил. И всё в гору и в гору. Дети носятся как угорелые, а я чувствую, что сдуваюсь. Одышка появилась, а следом за ней желание попросить, чтоб пристрелили. Бородач что-то громко рассказывает про медведей, тигров, леопардов – интересно рассказывает, хотелось бы догнать и послушать повнимательнее, а сил нет. Лена, ещё степлер!

– Тигра-то встретили? – вставила вопрос Варя. – Или хотя бы следы?

– Следов полно, только я за всеми не успевал. Отстал метров на пятьдесят. Смотрю, они кучкой присели над чем-то, посмотрели, встали и дальше. Я догоню, гляну на это место – ничего не понимаю. То ли след, то ли просто грязь размазана. Тут они в очередной раз присели и долго не встают, оглядываются по сторонам. Даже как-то притихли. И сидели они там довольно долго, я успел их догнать. Наташа, воскопран готов? – Санитарка, стоя у своего нестерильного столика с коробкой раневого покрытия, молча кивнула. – Открывай. Штук восемь для начала, – прикинул он площадь раны в пересчёте на размер сеточек воскопрана, принял из разорванного пакета первую, уложил её сверху на лоскуты и пристрелил тремя скобками. Пальцы в перчатке сразу стали жирными и скользкими, степлер приготовился выскочить из руки на пол, и Добровольский сжал его чуть сильнее.

– Не тяните, Максим Петрович, – заныла Варя. – Что там было, что нашли?

– Когда я подошёл, бородач сидел на корточках над кучкой чего-то странного. Слизь зелёная, в ней пара перьев, какие-то косточки маленькие, как из пластмассы. Он в слизи веточкой ковыряет с глубокомысленным лицом и головой качает. Я мальчика одного ткнул пальцем в бок и спрашиваю шёпотом: «Это что такое?» И он на меня смотрит, как на дебила, и так же шёпотом мне, выпучив глаза, отвечает: «Вы что, не знаете? Да это же блевотина лисы!»

Максим обвёл всех взглядом, чтобы убедиться, что все его услышали и правильно поняли.

– Понимаете, мы все на корточках сидели вокруг блевотины лисы, я прошу простить мой плохой французский! Наш проводник с умным видом её изучал и рассказывал, что лиса съела предположительно птицу и потом почему-то с ней такой казус произошёл. Кто-то эту хрень даже фотографировал. Не шучу, какая-то дамочка чуть ли не селфи на этом фоне делала – наверное, чтобы потом написать, как она видела тигра, которого от страха перед ней стошнило.

Он прицепил последнюю сеточку воскопрана и сказал: