Феликс Юсупов - Перед изгнанием. 1887-1919

Можно предположить, что князь Николай Борисович, сделавшись владельцем Архангельского, сам руководил работами с помощью итальянца Пьетро Гонзаго, в то время признанного архитектора и театрального декоратора. Князь Николай часто принимал его в своем петербургском доме и доверил ему исполнение декораций в устроенном им театре. Вполне вероятно, что итальянский художник мог участвовать в возведении и украшении Архангельского.

Я не специалист, чтобы входить в детали, поэтому опишу Архангельское таким, каким его помню.

Длинная прямая аллея вела через сосновый лес к круглому двору, окруженному колоннадой. На первом этаже дворца большие залы с колоннами, с росписями на потолках были украшены мраморными статуями и картинами известных мастеров. Два зала были специально посвящены Тьеполо и Гюберу Роберу. Красивая старая мебель, растения и цветы придавали этим комнатам, несмотря на их величественные размеры, некоторую интимность. В центре – зал с ротондой, предназначенный для праздников, открывал свои двери в парк. Все посетители Архангельского приходили в восхищение открывающейся оттуда перспективой: террасы и длинный зеленый газон, обрамленный статуями, тянулись к горизонту и терялись в синей тени леса.

Левое крыло было занято столовой и апартаментами моих родителей. На втором этаже находились комнаты мои и брата, а также комнаты, предназначенные для гостей. В правом крыле находились гостиная и библиотека в тридцать пять тысяч томов, среди них пятьсот эльзевиров [22] Эльзевиры – семья голландских типографов и издателей (1581–1712), занимавшая главенствующее положение в книжном деле Европы XVII в. Издания, напечатанные художественно выразительным шрифтом, который получил название эльзевир, имеют большую ценность. и Библия 1462 года, современница изобретения книгопечатания. Все книги сохранили первоначальный переплет и имели экслибрис «Ех. biblioteca Arkhangelina».

В детстве я боялся играть вблизи библиотеки, поскольку там находился автомат в человеческий рост, представлявший Жан Жака Руссо, сидящего за столом, одетого на французский манер. При запуске особого механизма автомат мог приходить в движение.

Рядом находилась коллекция старинных экипажей. Я особенно помню карету резного золоченого дерева, украшенную медальонами работы Буше, внутри обтянутую малиновым бархатом. Если поднять одну из подушек, обнаруживалось сиденье с дырой. Князь Николай, больной, но вынужденный присутствовать на коронации императора Павла, приказал устроить это удобство в своей карете.

В 1912 году, когда я распорядился переоборудовать жилые комнаты, сделав их более комфортабельными, мне пришлось остаться наблюдать за работами. Я воспользовался этим, чтобы привести в порядок гардеробы, подвалы и чердаки, где обнаружил замечательные вещи. На чердаке театра я нашел свернутые в большой рулон пыльные полотна, оказавшиеся не чем иным, как декорациями Пьетро Гонзаго. Я тотчас приказал водрузить их на место на театральной сцене, где они произвели замечательное впечатление.

Тогда же я нашел целые сундуки с фарфором и хрусталем фабрик Архангельского. Я приказал перевезти эти находки в Петербург, чтобы украсить ими витрины моей столовой.

После смерти князя Николая Борисовича Архангельское перешло к его сыну, князю Борису. Он был совершенно не похож на своего отца, у него был совсем другой характер. Его независимость, прямота и откровенность приобрели ему больше врагов, чем друзей. При выборе последних его не привлекали ни богатство ни положение. Ему были важны лишь их доброта и честность.

В тот день, когда он должен был принимать у себя царя и царицу, министр двора вычеркнул несколько имен из списка приглашенных. Князь не согласился с этим.

«Когда я удостаиваюсь высокой чести принимать государя и государыню, – сказал он, – все моё окружение должно иметь возможность при этом присутствовать».

Во время голода 1854 года князь Борис помогал своим крестьянам из собственных средств. Крестьяне любили его.

Он как мог управлял сказочным богатством, полученным в наследство. По правде говоря, князь Николай долго раздумывал, оставить ли Архангельское сыну или подарить государству. Он опасался, что в руках князя Бориса участь этого прекрасного имения переменится. Действительно, после смерти старого князя его сын тотчас поспешил превратить Архангельское в доходное имение. Большая часть произведений искусства была перевезена в Петербург, зоологический сад продан, актеры, танцовщицы и музыканты уволены. Император Николай I вмешался, но было уже поздно: непоправимое произошло.

После смерти князя Бориса все состояние унаследовала его вдова. Он был женат на Зинаиде Ивановне Нарышкиной [23] Юсупова Зинаида Ивановна (1809–1893), урожденная Нарышкина, во втором браке, после смерти, Б.Н. Юсупова, графиня де Шово маркиза де Серр. , позднее графине де Шово. Их единственный сын, князь Николай [24] Юсупов Николай Борисович-мл. (1827–1891), почетный опекун, гофмейстер двора. Окончил Петербургский университет со степенью кандидата права. Почетный член Парижской и Римской консерваторий. , был моим дедом, отцом моей матери [25] Юсупова Зинаида Николаевна (1861–1939), старшая дочь Н.Б. Юсупова; кроме нее у Николая Борисовича были сын Борис, умерший в 1863 г. в младенчестве, и дочь Татьяна (1866–1888), умершая от тифа. .

Мое рождение. – Разочарование моей матери. – Зоологический сад в Берлине. – Моя прабабка. – Мои деды и бабки. – Мои родители. – Мой брат Николай.

Я родился 24 марта 1887 года в нашем петербургском доме, на набережной Мойки [26] Речь идет о сохранившемся до настоящего времени доме № 92 на Мойке. . Меня уверяли, что накануне мать была на балу в Зимнем дворце и танцевала всю ночь. Наши друзья видели в этом предзнаменование, что у ребенка будет веселый нрав и склонность к танцам. Я действительно имел веселый нрав, но никогда не был хорошим танцором.

При крещении я получил имя Феликс. Моим крестным отцом был дед с материнской стороны, князь Николай Юсупов, крестной матерью – прабабка графиня де Шово. Во время церемонии крещения, проходившей в нашей часовне, священник чуть не утопил меня в купели, куда, по православному обряду, ребенка должны погрузить трижды. Меня с трудом вернули к жизни.

Я появился на свет таким слабым, что врачи не обещали мне более суток жизни, а моя худоба была такова, что старший мой брат Николай, уже пятилетний, закричал, увидав меня: «Какой ужас! Его надо выбросить в окно». Моя мать, имевшая к тому времени уже троих сыновей, двое из которых умерли в младенчестве, была так убеждена, что я буду девочкой, что приготовила все приданое розового цвета. Чтобы утешить себя в этом разочаровании, она приказывала одевать меня девочкой до пяти лет. Нисколько не уязвленный, я находил в этом повод для тщеславия. На улице я обращался к прохожим: «Полюбуйтесь, какая хорошенькая малышка». Этот каприз матери не прошел без влияния на формирование моего характера.