Наталья Князева - Исповедь детдомовки

– Слушай, а давай ты лучше на скрипке научишься? – держа меня за руки, спросила женщина, выглядывая на меня из-под очков.

– На чем? – с интересом переспросила я.

– Пойдем, покажу, – сказала она и взяла меня за руку.

Попрощавшись с учителем, я перешла в соседний кабинет. Мне показали изящную гитару (да, это было моё первое впечатление).

– Встань ровно, осанка должна быть, как у скрипки: изящная и красивая. Держи карандаш, будем учиться держать смычок.

Она поставила мой локоть на весу и расположила пальцы так, что четыре зажимали карандаш, а мизинец находился на карандаше. От него зависело многое: им нужно было упираться в смычок так образом, чтобы не давать другим соскальзывать. Я быстро научилась правильно стоять и держать инструмент. Чтобы я более ясно представляла, что меня ждет следующие пять лет, учительница сыграла мне лунную сонату.

У неё был идеальный слух и чуйка, потому что за пару минут она смогла рассмотреть во мне свою будущую ученицу. Да, я их тех людей, кто закончил музыкальную школу, не зная нот. Это как уметь писать стихи, не зная алфавита.

Как это так я играла, не зная нот? В детском доме в первые дни меня быстро пристроили в народный ансамбль, и я училась играть на балалайке. Евгений Николаевич, наш руководитель ансамбля, учил играть меня на память. Показывал, как зажимать струны на грифе и в какой комбинации. Поэтому Ольга Владиславовна (мой учитель по скрипке) долгое время боролась со мной по поводу этого. Дополнительные занятия по сольфеджио и ее вдалбливание в мою маленькую голову нот прошло зря. Поэтому она нашла альтернативу или, скажем так, компромисс. Память у меня была хорошая, и она над нотами подписывала цифры, а я уже запоминала, где на какую струну ставить палец. В музыкальной школе я столкнулась еще с одной проблемой. На первом уроке по хору я села на «Камчатку» и в перерыве пела нелицеприятные песни:

– Мимо тещиного дома я без шуток не хожу, то ей хер в забор я вставлю, то ей жопу покажу.

Ну а что? В приюте «Сектор газа» был так же популярен, как и «Фактор…».

Поэтому меня вытурнули из хора под предлогом того, что я играю в ансамбле, и времени на пение у меня не будет.

В детском доме я всячески старалась себя занять, лишь бы не сидеть в группе со своими издевателями. По мимо музыкального инструментам, я старалась усвоить как можно больше различных направлений. Рисование стало еще одним полюбившимся мне занятием.

Мария Николаевна – самый чудесный и терпеливый педагог, которого я встречала на своём пути. Женщина небольшого роста, одета всегда с иголочки (как позже выяснилось она частенько сама себя обшивала) . У нее волосы были такие же светлые, как и ее отношение к детям. Она много рисовала, часами сидела за швейной машинкой, и от этого ее зрение было сильно посажено, поэтому при себе она носила несколько пар очков. Тонкая оправа подчеркивала ее пухлые черты лица. Даже возрастные морщинки были ей к лицу. Она обучила меня азам рисования. Для меня было истинное блаженство водить кистью по поверхности и наносить один слой на другой. Картина от этого становилась объемной и привлекающей взгляд. Благодаря ей я не раз становилась призером конкурсов.

Когда я к ней пришла, кроме как «я хочу», ничего не умела. Поверьте, заниматься со мной было почти невозможно. Если не у меня не получалось, я рвала бумагу и перечеркивала все кистью, психовала, плакала и истерила. Мария Николаевна проявляла титаническое терпение к таким воспитанникам, как я. В редком случае она повышала голос. Но даже в таком случае это все равно не звучало не так угрожающе, как от других педагогов.

– У всех получается, а у меня нет, – орала я.

– Остановись. Выдохни, – спокойно говорила она.

– Не хочу! – продолжала я.

– А ты попробуй.

Она всегда находила, как меня взбодрить: либо ласковым словом, либо взбучкой. Пару раз даже из кабинета выгоняла, но возвращала снова в класс, чтобы завершить начатое. За что я до сих пор преклоняюсь перед ней.

Расскажу о знакомстве с главным наставником детства.

Однажды, придя со школы, я узнала, что у нас есть кружок бисероплетения, который проходил в соседнем кабинете от нашей группы. Переодевшись, я первым делом пошла знакомиться с новым направлением. Когда я зашла, преподаватель дала мне проволоку со схемой и показала, как делать стрекозу. Усердно сгибая проволоку и насаживая на нее бусины, я не заметила, как в кабинет зашел воспитатель.

– Воробьева, это ты? – спросила воспитательница.

– Да, я.

– Марш в свою спальню, ты наказана, – грозно сказала она.

– Почему? – удивленно спросила я.

В это время все дети с удовольствием смотрели, как меня чихвостят.

– Потому что без разрешения ушла туда, где тебе быть не положено, – сложив руки на груди, продолжила воспитательница.

Я с психу кинула свою стрекозу и направилась в спальню. Лежа, я мысленно причитала на воспитательницу.

– Гребанная воспитка. Карликовый пудель, – бурчала я.

Именно такое впечатление на меня произвела Татьяна Степановна. Строгая, низкого роста и с седыми кудряшками на голове.

Лежа на кровати, я придумывала различные обзывательства и плакала от обиды, что все играют, занимаются, а я вот лежу и слушаю детский смех. К вечеру ко мне зашла Татьяна Степановна.

– Портфель свой взяла и бегом в игровую делать уроки.

Ура, маленькое освобождение. Взяв все нужное, я пошла в игровую к остальным ребятам делать уроки.

А теперь подробнее о Татьяне Степановне, она педагог русского языка и литературы. Не раз она заставляла меня переписывать тетрадки. У нее было негласное правило: «Порядок должен быть во всем, начиная с головы и заканчивая твоей тетрадью». В свободное время Татьяна Степановна занимала наши детские головы загадками, развивая у нас логическое мышление. Она вела большую толстую тетрадь, в которой было около сотни различных головоломок и задач. За пару лет она научила меня быстро принимать правильные решения, быть более самостоятельной и уметь достигать поставленных целей.

От части она заменила мне мать.

Воспитателем она пришла работать в конце девяностых и за годы практики не имела привычки выбирать себе любимчиков среди воспитанников детского дома. У неё был девиз «Справедливость и наказание, должны быть равносильны». Поэтому я частенько выслушивала нотации и драила игровую месяцами за свои косяки. Я часто злилась на нее и однажды спросила ее:

– Почему из всей группы меня наказывают чаще всего?

– Наверное, потому что из тебя я хочу сделать человека. Вырастешь спасибо скажешь, – отвечала она.

– Спасибо за что? – удивленно спросила я.

– Вырастешь поймешь, – спокойно говорила Татьяна Степановна.