Сергей Решетников - Иркутская сага. Воспоминания о прожитом. Том 2

– Примечательно, что тогда в Усть-Илимске один из высоких руководителей города, чуть не обделавшийся от страха при мысли о победе КГЧП, после подавления переворота собрал команду единомышленников, опечатал горком и принялся шариться везде, искать деньги партии. Безрезультатно, конечно. Но поглумились эти Шариковы-Табаки на славу, показав свою подлую и низменную сущность, – с брезгливой грустью в голосе произнес Саша.

– Да уж, сущность этих людей нам была известна давно. Получив ранее все возможные блага в виде карьерного роста от КПСС, эти ребята неистово бросились ее разрушать, чтобы еще раз выпятиться и поживится, извлекая личную выгоду, на фоне новых исторических событий, – соглашаюсь я с Александром Ивановичем.

– Саша, я тут вспоминал 1961 год – хрущевскую деноминацию и все, что было с этим связано. Что-то помнишь из того периода? Расскажи, – снова спрашиваю я.

– Об этом воспоминания тоже грустные. Помню, что мы полгода ели кукурузный хлеб. Другого просто невозможно было купить. Но мама творила чудеса. Она где-то умудрялась доставать пропитание. А еще я помню, как мой старший брат был срочно призван на военную службу. Он длительное время ночью спал в полном обмундировании, снимать можно было только сапоги. Тогда разгорелся Карибский кризис. СССР поставил в «подбрюшье» США на Кубу баллистические ракеты с ядерными боеголовками. Могла реально начаться ядерная война. Наши войска находились в полной боевой готовности. А еще я припоминаю о репрессиях и отдельных вспышках массовых протестов людей, вооруженных расправах над бунтарями, недовольными существующим положением дел в стране. Но эта информация была почти подпольной и неофициальной. Она доходила до нас от разных близких людей из тогдашних стихийно вспыхнувших горячих точек. Официально такие сведения умалчивались, – голос Александра был печальным.

СССР. Очереди в гастроном

– Но ничего, мы все выдержали и продолжали жить и радоваться той своей жизни. Другой мы просто не знали и не могли даже предполагать лучшего, – отвечаю я.

– Мы просто верили в светлое будущее, старались работать честно и быть добропорядочными людьми, – продолжил Александр, – а еще, Серега, ты вспоминал А. А. Мерзлого. Так вот, банк, в котором он работал после партийной карьеры, вскоре рухнул. Мне, как антикризисному арбитражному управляющему, пришлось разгребать его долги и возвращать кредитные ресурсы, щедро выдаваемые коммерсантам. Последний раз помню, видел Александра Александровича на АБК-4 Усть-Илимского ЛПК. Он там вахтером работал, угрюмо выписывал мне пропуск. Потом, кажется, уехал к себе домой на Украину.

– Вот как жизнь порою оборачивается, – с грустью в голосе произнес я, – но время показывает, кто чего стоит. Не каждому дано достойно переносить невзгоды и потрясения. Наша страна в период нашей жизни перенесла два значительных катаклизма, но выдержала. Выдержали и мы с тобой, продолжая развиваться.

Третьего потрясения надеюсь не случится. Хотя к этому есть все предпосылки. Строя капитализм в нашей стране, мы столкнулись с такой, характерной мировому тренду, ситуацией – чудовищное расслоение доходов. Небольшие группы людей владеют несметными богатствами. При этом число бедных людей велико. Как говорит коммунистическая идеология и великий Ленин: «Назгеват геволюционная ситуация».

Хорошо бы обойтись при этом без революций и кровопролития, восстанавливая социальную справедливость.

Опять вернусь в свой кабинет первого секретаря Усть-Илимского горкома комсомола. Какими же малозначительными в масштабах описанных выше катаклизмов России были мои тогдашние проблемы и переживания. Однако, из судеб людских складывается и судьба всей страны.

Ярких находок в моем кабинете не было. Но обыск зачем-то оформили протоколом. Слугам партии пришлось довольствоваться тем, что обнаружили, истолковывая все в заранее заданном критическом формате. Бутылка болгарского коньяка «Плиска» – значит, владелец точно злоупотребляет. Коньяк у меня был всегда. Приходили друзья, разные начальники, руководители, бывало, по понедельникам утром, поправляли здоровье некоторые мужики из горкома партии. Вообще, даже наш генеральный секретарь ЦК КПСС, уважаемый товарищ Леонид Ильич Брежнев любил выпить.

Леонид Ильич Брежнев

Спиртное считалось тогда негласным и обязательным реквизитом в кабинете руководителей. Но в данном случае это была улика. Нашли еще какие-то чистые бланки комсомольских билетов, лежащие вне сейфа. Это уже расценивалось как необеспечение руководства комсомольской организации. Эти действия по поиску компромата длились больше трех часов, все устали. Медичка начала плакать. То ли ей противно было смотреть на происходящее, то ли она жалела себя, что не смогла исполнить партийное задание по безосновательному освидетельствованию и за это могла получить нагоняй. Мне стало жаль ее и себя. Дома меня ждали друзья, они переживали. На эти партийные рожи смотреть не было сил.

«Лучше уехать отсюда. Теперь я знаю цену настоящей аппаратной партийной дружбы!» – подумалось мне.

– Давайте вашу трубку, куда тут надо дуть? – сказал я.

Медичка встрепенулась, протянула мне свой аппарат. Хмель у меня уже давно выветрился. Но в трубочке все равно произошло изменение цвета.

«Инквизиторы» ликовали. Я пожелал успехов в их грязной работе и уехал домой. После исключения меня из партии по вышеназванным основаниям я решил не оставлять такую подлянку без реакции и поехал в Москву в ЦК КПСС.

Москва

На Старую площадь я пришел в пять утра, меня научили, что надо занимать очередь заблаговременно. Народу уже было много, приехали со всех концов Советского Союза.

Люди разные. Завмаг, инженер, директор и еще всякий разный народ. Они галдели, гневно рассказывали свои истории, жестикулируя и срываясь на рыдания. Шло время, толпа только прибывала. Перед началом рабочего дня приехала машина с медицинскими красными крестами. Толпу начали грузить.

– Куда это их грузят? – поинтересовался я.

– Да в психушку опять повезут, тут есть постоянные посетители, их уже знают, вот и увозят, – прокомментировал какой-то мужик.

Психушка